[Athlon]

Название: ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА

Автор: angel_L
Фандом: Supernatural.
Жанр: Angst/Action/Drama
Персонажи: Джон/Дин/Сэм/Эллен/Билл Харвелл и др.
Рейтинг: PG-13.
Дисклеймер: права на мальчиков у Крипке, права на текст у меня.
Статус: закончен.
Аннотация: мы - всего лишь люди...
От автора: написано 13.06.2007 года. Восстановлено после хакерской атаки.

РУССКАЯ ВЕРСИЯ

03.15 утра
Придорожный мотель, Калифорния.

Наступал самый темный предрассветный час. Время, когда зло уже спит, а добро — еще не проснулось. Прижимая к груди мокрую от пота подушку, я хрипло выкрикнул в темноту ее имя. А, тьма, беззвучно рыдала, оплакивая мою участь. И опять, как каждую ночь, как последние несколько лет, сновидения все так же неохотно отпускали меня. Они опадали слой за слоем, покров за покровом, как осыпается старая краска с видавшего виды дома. За секунду, перед пробуждением, мои ноздри уловили аромат ее волос, и теперь я боялся, что любое движение, любой жест способны развеять наваждение и отнять у меня это последнее, самое дорогое... Но, ничто, ничто не может удержать давно ушедшую жизнь. В мире нет таких сил, которые могут помешать воспоминаниям, выскользнуть из моих судорожно стиснутых пальцев...


Он одевался очень тихо. Но, я, все равно, уже не спал. Не мог. Вчера мы все обговорили, и я знал, что сегодня утром он уйдет.
Охота. Опять охота!
Мои босые пальцы утопают, в отслужившей свой век, ковровой дорожке гостиничного номера.
— Ты что, сынок? — рука отца ласково треплет меня по волосам. — Я вижу, ты беспокоишься. Отец стиснул мне руку:
— Не бойся, Дин.
Но ведь я уже знал, что прячется, там, во мраке. Зло выжидало своего часа.
— Почему ты должен туда ехать? — Я прижал его руку к своей щеке.
— Дин, — еле слышно прошептал он, — мне надо идти. А ты хорошенько выспись. Не успеет и вечер прийти, как я уже буду дома. Присматривай за Сэмми.
— Да, сэр.
— Будь молодцом!
— Да, сэр.
— Если что...
— Я знаю, папа. — Вчера я все заучил наизусть.
— Вот и ладненько. — Рука отца все также гладит меня по голове.
— Запри дверь. — Он поцеловал меня на прощание.


Мальчики. Возможно, я чересчур требователен к ним. Особенно к старшему. Да, особенно к Дину. Но очень нелегко дается принятие горькой правды, что чудес не бывает. Выживает сильнейший. Это я постиг еще в армии, а, окончательно понял, когда остался один...


8.00 утра
Ущелье Дьявольских врат, Калифорния.

Я не стал вникать в детали. Дело обещало быть легким и самое главное быстрым. Роли были распределены. Джон — охотник. Я — приманка. Как не хотелось мне это признавать, но я чувствовал, что без него дело бы остановилось — он всегда умел из разрозненных сведений составить целостную картину, хотя я часто поддразнивал парня, указывая на его безграмотность в отношении многих аспектов нашей работы.
Поначалу, все с ним, плохо ладили. Его постоянная молчаливость выводила охотников из себя. Осторожность, с которой он избегал малейшего упоминания о своей жене в разговоре, не могла не броситься в глаза. Такие люди живут ощущением угрозы. Они вечно стараются кому-то что-то доказать. Он был похож на раненного хищника, готового наброситься на всех и вся, в том числе на тех, кто собирался ему помочь. Но потом, между ним и нами, возникло молчаливое согласие, которое впрочем, можно было понять: мы все пришли в этот мир — в мир охоты на демонов — не по своей воле. Но все хотели одного — избавиться от всей этой нечисти. Что же касается моей Элен, она сразу приняла его в “нашу семью”. И как не ревностно мне это признавать, но ее тревога за него и его мальчиков иногда переходила всякие границы. Элен тогда, всем нам, сказала:
— Пережитая трагедия вовсе не делает людей беспомощными. Вы говорите с ним так, словно боитесь, что он вот-вот распадется на мелкие кусочки. Прекратите его без конца опекать! Это мешает человеку идти по жизни вперед!
Вероятно, ее слова подействовали, потому что охотники стали относиться к нему по-другому.


— Скажи мне, чего мы с тобой последний раз сцепились?
Джон коротко засмеялся.
— Не помню.— Между бровями появились две морщины, а руки крутили барабан револьвера. Неужели, я настолько был пьян, что забыл, насчет чего же, мы, все-таки, тогда перегрызлись?!
— Уж не по-поводу ли реплик моей жены? — Мы оба долго хохотали, вспоминая эпитеты, которыми награждала нас Элен.
А день, между тем, обещал быть душным и влажным. Жара становилась все невыносимей и жидкое марево плавилось вдали, на шоссе.
— Шш-ш! — я поднял руку, призывая к молчанию. Мы оба прислушались. И он раздался снова — тихий, непонятный звук.
Джон встал. Сработала давняя выучка десантника — чуткий как зверь, и бесшумный, как тень, он двинулся на звук сквозь стволы деревьев, сжимая в руке нож, вынутый из заднего кармана. И растворился, среди поникших от жары листьев. Будто сама преисподняя поглотила его. А я остался ждать...


11.00 утра
Ущелье Дьявольских врат, Калифорния.

Этот узкий, грязный, пропахший гнилью проход, ведущий из пещеры, по которому я с кряхтением полз, все-таки, наконец, закончился. Я вывалился в вонючую грязную августовскую лужу, рухнул обессилевшим телом. А неуклюжая тварь неожиданно пропала. Бесформенный ком плоти, с красноватыми прожилками вен, пульсировавших в бешеном ритме...
Но, чуть погодя, она появилась вновь.
Кошмарная груда живой материи, неспособная к жизни и, все-таки, еще такая далекая от смерти. Но, где-то, в глубине желудка, я уже ощутил странную тошноту, и мои худшие подозрения сразу же оправдались, — тварь тяжело рухнула на Билла, дернулась и замерла. Я выстрелил раз, другой, третий... И, услышал, как зазвенела тишина.


— Джон, — Харвелл кашлял, а из носа шла кровавая пена. Разорванные внутренности, которые я прижимал набухшей тканью рубашки, все так же грозили вывалиться наружу. — Джон. Любой путь рано или поздно имеет конец...— Судорожный кашель и крепко вцепившиеся в мое запястье пальцы. — Иначе нельзя... И это... — Кашель и кровавая пена, — мой конец... я не хочу умирать исходя криками и проклятиями. Не хочу... что бы моя дочь знала, что я подыхал именно так...
Его ладонь покоилась в моей руке и, он, говорил это с такой уверенностью! А я беспомощно улыбался, не в силах ответить. Мой разум не желает смириться и все также мучительно ищет выход из создавшегося положения. Но словно в ответ на мой немой вопрос, - он прямо взглянул мне в глаза.
— Мы с тобой одного поля ягоды Джон, ты сам это знаешь. Одного и того же. Прошу тебя, Джон...
Билли стало трудно дышать, и он невольно ухватился за рубашку на груди у моего сердца, которое... Я чувствовал, как оно дало сбой... Когда будущее моих сыновей будет гарантировано, когда я найду ответы на все вопросы, тогда может и умру от сердечного приступа. Но, не сейчас! Ни за что! Слезы текли по моим заросшим щетиной щекам. Теплый воздух обжигал мое горло, не хватало дыхания. Застонав от пронзительной боли, он выпустил мое запястье:
— Прошу тебя, Джон. Так будет лучше...


Когда все было кончено, я тяжело оперся спиной о ствол дерева. Шесть лет назад смерть отняла у меня семью, а сегодня украла и чувство человечности.
— Добро пожаловать в ад, Винчестер! — я выкрикнул это хриплым голосом, а, после, рыдая, упав на колени, обессилено рассмеялся.


13.00 дня
Ущелье Дьявольских врат, Калифорния.

Я едва не сломал ключ зажигания, когда поверчивал его, что бы завести мотор. А потом, едва не снес дорожный знак, разворачиваясь на третьей скорости. Реальность снова ударила мне в лицо, перевернув с ног на голову все в моей жизни и изменив смысл и факт моего существования. Скорость становилась опасной, но, этого, я не замечал. Автомобиль чудом удерживался на дороге, лобовое стекло застилала пелена ливня и “дворники” только суматошно сновали взад и вперед, не в состоянии справиться с напором дождя.
Я похоронил его здесь же, в ущелье.
Не хотелось верить, но за этот день я состарился на десять лет.
Голова гудела, голова кружилась.
Всплывающие воспоминания тут же гасли, замещались другими воспоминаниями. И, в их круговороте я долго и мучительно искал нужные слова, которые готовился сказать его жене.
Но, разве, что-то может унять боль от потери любимого человека?!


15.00 пополудни
Придорожный бар.

Я спала на веранде, положив голову на согнутую руку, которая теперь онемела и слегка затекла. И в первый момент мне показалось, что это просто продолжение сна. Или это просто шутки полупроснувшегося сознания? Я замерла, забыв о затекшей руке. А может виной послеполуденный зной? Но очертания его тела на фоне ослепительного солнца было столь четким, столь ярким, что напоминало аккуратно вырезанный силуэт из черной бумаги.
Он был один! Я видела этот пустой горизонт, там, вдали, за его спиной!
Его шаги шелестели по невысокой траве. И, каждый, рождал новый страх и новую боль, в моей истёрзанной душе.
Не в силах издать ни звука, не в силах двинуться с места, от ужаса, я замерла.
— Это ты... — Мой голос был неживым и гремящим, словно кукурузные хлопья на жарком августовском ветру.


Ее щеки, и без того бледные, стали еще бледнее. Губы слегка сжались и снова приоткрылись, придавая ей растерянный и глуповатый вид. Глаза, цвета темного кофе, моргнули.
— Прости... — В безмолвном трепете я уставился на женщину, которая когда-то в шутку назвалась моей сестрой.
— Это ты! Ты!
Догадка, как хлыст, ударила ее в солнечное сплетение. От боли она хватает губами воздух, стараясь вдохнуть. Голова запрокидывается навзничь и слезы градом хлещут по белым как мел щекам.
— Это случилось... Билл... Он что-нибудь говорил?!
Я не стал отводить глаза:
— Прости...— Этот ответ заставил ее вздрогнуть.


Я вижу, как Джон Винчестер выкладывает на стол его вещи.
Ножи, револьверы и фото нашей дочурки.
— Прости... — Он силится что-то сказать.
Я слышу его рассказ или это мое воображение? Я ненавижу его и, все, что с ним связано! Будь ты проклят Джон Винчестер! Будь проклят! Мне кажется, я кричу, заходясь в сумасшедших рыданиях. Но пересохшие губы беззвучно шевелятся, а слезы струятся по щекам. Я получила свой ответ.


Я замолчал, видя ее упрямый, отрицательный жест.

— Уйди, Джон. Пожалуйста, просто, уйди...


18.00
Где-то на автостоянке.


Ее широкая грудь просто создана для того, что бы на ней отдохнула моя измученная голова. Если бы ты обняла меня, я оперся бы на твои руки, потому что мне необходима сейчас любая поддержка. Я бы принял утешение от кого угодно. Но ты не предлагаешь утешений, ты предлагаешь секс.


Его самоуверенность была нестерпима. Я взглянула на его ленивую снисходительную улыбку, искривившую твердые губы, на широкий размах плеч. Чтобы расслабиться, он выпил гораздо больше, чем следовало бы. И теперь, поставив бутылку на сиденье, весь буквально исходил сарказмом:
— Погода виновата, леди. — Он сделал широкий размашистый жест рукой.
Я задохнулась от ярости и бессилия.
— Жаль, что я не послушала, когда мне все говорили, что ты отвратительный тип Джон Винчестер!
— Возможно, но извиняться не стану. — И этот мерзавец, опять прижался к моим губам. На этот раз, его язык прорвался между моих зубов. Он не стал церемониться ни с пуговицами на моей блузке, ни с крючками лифчика.
А по крыше пикапа все так же громко стучал дождь, заглушая стоны возмущения, а, потом, капитуляции.
— Господи, — выдохнула я.— Иди ты к черту!
— Нет, еще рано. — Он снисходительно улыбнулся. — Дай сперва довести дело до конца.
И я уступила ему, помимо свой воли.
— Ты ублюдок. — Я сказала это не со зла, и он об этом знал.
Он рассмеялся.
— Всегда им был!
— Нет, это не имеет отношения к обстоятельствам твоего рождения! — Меня было не остановить. — Я имею в виду лично тебя, то, как ты общаешься с людьми!
— А именно — с тобой? Я думал, мы уже помирились.
Я пожала плечами.
— Мне от тебя не нужно цветов Джон Винчестер и объяснений в любви. Но хоть чуточку доброты!
— Это вряд ли. — Он произнес это твердо и сухо, без малейшего намека на какие бы то ни было эмоции.
Я опустила подбородок, признавая собственное поражение.


Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы ты исчезала. И я грубо отталкиваю тебя от себя. Я мог бы держать пари на месячную зарплату, если бы она у меня была, что знаю, как ты поведешь себя дальше. В твоей сумочке лежат мои смятые банкноты, ты поворачиваешься ко мне спиной, и покидаешь пикап. Я слышу твои торопливые хлюпающие шаги, когда ты бежишь под дождем.


С достоинством, какое только могла изобразить, я направилась внутрь заведения. Господи, ну почему я всегда жду его? Этих редких наездов и коротких встреч. Я была достаточно искушенной в этих вопросах, чтобы понимать — он никогда, никогда, не будет меня любит! Он никогда не останется со мной больше чем на час! А ведь ему всего тридцать пять! Но ничто не занимает его кроме работы и его детей. Нет, сначала детей, а потом работы! Демоны, овладевшие душой Джона, никогда не отпустят его на свободу, и любовь, которая так нужна была мне, никогда не поселится в его сердце. О, Джон.. Ну почему, ты не можешь полюбить меня такой, как я есть? Почему твои воспоминания о Мэри не позволяют тебе жить полной жизнью?
Вскоре зашумел двигатель его машины, некоторое время звук удалялся и, наконец, стих совсем. А, я, все еще долго следила за красными огоньками, исчезающими в темноте.
Когда-то давно он сказал:
— Я не обижу тебя. — И никогда не обидел. Но мне всегда хотелось верить, что-то где-то в его душе есть место и для меня.
— Не плачь Гейла, — подруга завела меня внутрь. — Он мудак.
Я тяжело вздохнула — грубо, но верно:
— Да... — Слезы навернулись мне на глаза.


Вечер.
Окрестности придорожного мотеля, Калифорния.


Нежные цветы благоухали в душной жаре угасающего дня. Мы осторожно пробирались к вершине пологого холма, устланного пурпурным ковром опавших листьев. Прогулки перед сном, уже давно, стали для нас двоих своеобразным ритуалом.
Впереди был крутой склон. Я видел, как у подножия горы затон делает плавную излучину. А на топких берегах возносятся вверх кипарисы.
— Подожди, — сказал я. И взял брата на руки. Ноги ребенка, обутые в пыльные черные тапочки, беспомощно болтались в воздухе, футболка задралась вверх, обнажив узкую не загоревшую грудную клетку с голубыми прожилками вен.
— Дин! — испуганно воскликнуло это шестилетнее чудо, заметив крылатое существо перелетевшие с ветки на ветку. С дерева на дерево. — Что это, летучая мышь!?
— Нет, это белка-летяга. Они обычно появляются, когда начинает смеркаться, не раньше.
Мой Сэмми, как зачарованный, следил за быстрыми движениями зверька, пока тот не скрылся среди ветвей и листьев. Я опустил братишку на землю.
Осторожно, так, чтобы не увидел малыш, я достал свой пакет.
— Сюрприз командир. Сегодня тебе везет!
— Это из «Макдональдса»! — Обрадовано воскликнул мальчик.
С трудом сдерживая нетерпение, Сэм вскрыл пакет и принялся поглощать гамбургер.
Я достал из кармана кусок хлеба, намазанный тонким слоем арахисового масла, и откусил кусочек.
— Хочешь жаренной картошки? — предложил Сэмми.
Мой рот мгновенно наполнился слюной.
— Нет спасибо. Мне вредно, это только для маленьких. — Я откусил еще кусочек от своего невкусного бутерброда, наклонился и почесал коленку.
Спустя два часа тени от деревьев постепенно стали удлиняться. Вокруг наступила тишина. Ухо улавливало даже шорох лап насекомых, перебирающих лепестки цветов. Последние лучи заходящего солнца исполосовали землю длинными золотыми линиями.
Я протянул Сэмми руку.
— Пошли. Па скоро приедет.
Мы стали спускаться вниз.


— Ты злой и, и, и, и, — от возмущения, маленький Сэмми начал заикаться, — бес.. бес.. чувственный! — наконец смог выговорить он, и, изловчившись, стукнул при этом Джона по щиколотке.
Не отреагировав на выпад младшего сына, Джон продолжал трясти старшего как боксерскую грушу.
— Ты хоть понимаешь, как я испугался не застав Вас дома? Я к Вам обращаюсь, мистер! — он видел, как Сэм мертвой хваткой вцепился в старшего брата, прикрывая его от отцовской ладони. Глаза малыша уже наполнились слезами, и по щеке, вот-вот, должна была побежать влажная дорожка.
— Да, сэр! Я забыл про время. — И ничего больше.
На самом деле спуск с горы оказался намного труднее для маленького Сэмми, чем подъем, подумал Дин про себя. Им приходилось останавливаться через каждые пару метров.

А, Сэм, уже начал всхлипывал и, блестящими от слез глазенками, стал смотреть на отца с таким жалобным выражением, которое растрогало бы и камень.

Джон ощутил укол совести. Его жестокость по отношению к Дину была преднамеренной и хладнокровно рассчитанной, ведь вернувшись домой и не найдя своих мальчиков в номере, ему стало страшно. И он был просто в бешенстве, когда, обойдя весь мотельный комплекс, увидел своих сыновей спускавшихся с откоса.
Ребенок настороженно посмотрел на него большими зелеными глазами. “Хоть бы заплакал, что ли!”, — он почему-то только сейчас заметил на носу у старшего небольшую россыпь бледных золотистых веснушек. Внезапно Джон ясно и четко понял: какие бы чувства не обуревали его сегодня, они не могли служить оправданием тому, что он поднял руку на ребенка.
— Прости меня, Дин. (Сколько раз он сказал это слово?!) Я не должен был бить тебя. Извини меня. Я просто был...— Джон запнулся. Не в себе? — Я просто беспокоился за Вас.
Джон знал, что это неправда. Я был очень зол на себя, а сорвал зло на тебе.
Джон неловко погладил сына по голове.
— Все в порядке, папа. — Конечно, он давно тебя простил. — У тебя просто не удачный день сегодня.
Джон сжал руку сына, стараясь удержать подступившие к глазам слезы.


Рассвет.
Придорожный мотель, Калифорния.

Джон Винчестер, бездушный и бесчувственный человек, в эту ночь плакал во сне. Ему снова приснилась Мэри. Только почему-то, на этот раз, вместо любимого лица, вплыло веселое и дерзкое лицо Вильяма Энтони Харвелла — лицо Билла.
Спустив ноги с кровати, Джон долго сидел, ссутулив плечи. Потом, он выдвинул ящик прикроватной тумбочки, и достал оттуда «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра. Лаская ладонь приятной тяжестью, револьвер мгновенно нагрелся от прикосновения его руки.
А теперь возьми и сделай это. Сунь ствол в рот и нажми на спусковой крючок.
Джон поднес дуло к губам и закрыл глаза. Прикосновение показалось ему поцелуем, а негромкий цокающий звук, с которым ствол револьвера легонько ударился о передние зубы, доставил настоящее наслаждение. Однако он чувствовал, что не может надавить на спуск, и на какой-то краткий миг в его сердце неожиданно вспыхнула ненависть к этому миру — миру, не дававшему ему нырнуть в благословенное забвение, которого он так жаждал.
Дети... Их упрямая, безжалостная любовь обрекала его на муки, заставляя продолжать жить в этой реальности, которую он не мог больше выносить.
Джон положил револьвер обратно в ящик, и взял оттуда свой дневник. Ничем не удерживаемая внутри фотография выпала ему на ладонь. С нее улыбалась жена. Женщина, о которой мечтает каждый мужчина.
Джон большим пальцем осторожно погладил фото, и ему показалось, что незаживающая рана в его сердце сочится не кровью — из нее давно уже вытекла вся кровь, — а густой, похожей на желчь жидкостью, которой наполнило все его жилы бездонное горе.
Джон вспомнил, как утомленная любовью Мэри, лежа в его объятиях и гладя волосы на его груди, говорила: “Я люблю тебя за твою доброту, Джон”. Теперь он больше не был добрым. Доброта исчезла из его испепеленной души.
Он положил фотографию обратно в ящик и, подойдя к окну, стал смотреть в темноту.

End.