Название: Тень/Shadow
Автор: angel_L
Написано: 31.08.08 - ......
Фандом: supernatural-family.ru
Рейтинг: R, М
Жанр: инцест, слэш/Slash
Персонажи: Дин /Джон Винчестер/Сэм/Мэг
Предупреждение: слэш, ненормативная лексика, секс. Детям до 16 не заходить.
Дисклеймер: текст принадлежит автору.
Статус: в проц-се.
A/N: Рассказ не альтернативная реальность, а скорее всего пропущенная сцена, которая могла нарисоваться только в жутком воображении любителей слэша. Основано на том что демонология различает два вида одержимости: possessio и obsessio, «овладение» и «осада». Т. е., иными словами, удачное овладение и незавершенная или неудачная попытка попасть внутрь. В первом случае демон овладевал своей жертвой изнутри, парализуя ее волю; во втором случае он мучил и изводил ее, оставаясь все же вовне, так как войти внутрь человека ему по каким-либо причинам не удавалось. На этом и держится равновесие мира, что есть те, кто просто готовая почва для одержимости и есть те, кто только добровольно может себя «им отдать».
От автора: Это «типа как» подарок одному хорошему человек. Знаю, ты ожидала немножко другой сюжет, но тот, я не смогу выложить, по крайней мере, сейчас, а это просто для тебя, мы когда-то это обсуждали. Надеюсь, это тебя развлечет.
Часть I.
читать дальше
- Кажется, он пришел в себя?
…определенно…
- Знаешь, который час, скотина?
Он попытался моргнуть и приподнять отяжелевшую голову.
- Ужасно, что пришлось приложить силу, но ты сильно нас расстроил! – В голосе говорящего слышится притворное сожаление.
…что-то блеснуло перед глазами…
- Ты вынудил нас, бросив нам вызов!
Нет-нет…только не это: темнота одолевает его…
… десять секунд, двадцать, тридцать…
- Думаю, ему можно развязать глаза.
- Без проблем!
…о, господи, он не ослеп - это повязка туго давит на веки…
Резкий свет дневных ламп не дает сфокусировать взгляд. Он с остервенением моргает ресницами, пытаясь прогнать темноту в уголках глаз, вытолкнуть как несносную порошинку, попавшую туда, а страх, тем временем, прыгает в горле, подобно рыбацкому поплавку на гладкой поверхности пруда…
Жалюзи на окнах зашторены неплотно, и первые утренние лучи прокладывают себе дорожку сквозь прорези, оставляя яркие полосы на грязном коричневом линолеуме комнаты. Пустая бутылка из-под виски валяющаяся на полу, отражает в граненной поверхности стекла мерцающий мягким неоновым светом экран телевизора, с мелькающей в нем картинкой кота Сильвестра, пытающегося убить канарейку Твити…
Поведя плечом - он ощущает жесткую поверхность дешевого мотельного стула. Рука привычно дергается в поисках оружия - многолетняя привычка: следующее мгновение может быть решающим, попробовать достать, дотян… - наручники на запястьях и лодыжках напоминают о себе с тихим стуком, еще плотнее впиваясь в тело.
- Ты что, решил проверить мои рефлексы? – в раздавшемся позади голосе слышится ярость.
- Оставь это, - прямоугольная, неправильной формы человеческая тень, накрывает его, приближаясь вплотную. Крепкая мужская ладонь сжимает плечо, выворачивая сустав с такой силой, что темнеет в глазах.
- Ты считал, что раскусил нас, заставил играть по собственным правилам? – рука сильнее смыкается на суставе, заставив боль на мгновение застить ему взгляд…
…мускулы ноют от напряжения…
Их трое. Нет, он ошибся, четверо: лица неподвижны, и только огромные черные глаза пристально наблюдают за каждым движением, за каждым вдохом и выдохом его измученного тела...
...четверо: темноволосый, притащивший его сюда, девчонка…его взгляд останавливается на спутанном шелке ее волос так похожих на Сэмовы, перемещается на темное неровное пятно на щеке, потом ниже, на плавный изгиб груди, подрагивающей под тонкой тканью белой рубашки, запачканной порохом от выстрела и кровью из раны… и два мордоворота… от обоих за версту несет перегаром… Эти ничтожества даже не стоят того, чтобы марать об них руки…
… жирдяй и карлик…
Девушка кладет руку ему на бедро. Маленькая симпатичная блондинка, с улыбкой такой же фальшивой, как и ее темные бездонные глаза:
- Мне сказали, что их видели на дороге.
…всепоглощающее спокойствие вливается в душу, унимает страх и разгоняет сомнения…
- Ну что, Джонни? - Девчушка наклоняется к нему так близко, что пленник видит свое разбитое лицо в ее стеклянных расширенных зрачках.
- Нам нужен кольт! Не заставляй нас причинять зло твоим малышам. Мы ведь можем разойтись по-хорошему. Подумай! Это ведь наша война и они здесь абсолютно не при чем. – Она запускает руку ему в волосы, поглаживает затылок.
– Мы можем договориться, - тёплая рука на шее, - ты нам кольт - мы не тронем твоих малышей. Жаль будет, если их придется убить!
- А что будет со мной? – это звучит равнодушно и глухо.
- Ну, милый, насчет тебя не могу ничего обещать. Ты так долго ЕГО искал, что и ОН заинтересовался тобой.
Он криво усмехается, обнажая белые зубы в улыбке:
- Иди куда подальше!
Мускулистая рука, стоящего за его спиной темноволосого мужчины мгновенно перемещается вверх, нешуточно сдавливая горло:
- Не зли меня! - Черные волосы парня еще сильнее подчеркивают резкие черты худого лица и узкую прорезь злого рта.
…хлопок…
Заныла челюсть, онемели скулы. В ушах раздался пронзительный звон...
Жирдяй бьет с такой ненавистью, что у пленника стукаются зубы, а голова запрокидывается набок, угрожая вот-вот оторваться как у сломанного манекена.
Пот, смешиваясь с кровью из сломанного носа, и треснувшей губы, капает на рубашку, оставляя желтовато-бурые разводы.
Прежде чем Джон успел открыть рот, что бы сделать судорожный вздох, толстый снова занес над ним руку.
Удар. Еще удар…Щелчок…
В глазах гаснет свет.
…смех…шепот-шепот-шепот…смех…
_____________________________________________________________________________
…сентиментальная музыка, пьянящее шампанское… как он возненавидел все это…
…ее воздушное шелковое платье сверкает хрустальной отделкой искрящихся кружев, а он так похож на восторженного петуха, такой же напыщенный и такой же счастливый… так начиналась их новая семейная жизнь, по крайней мере, он так тогда думал…
…смех…шепот-шепот-шепот…смех…
_____________________________________________________________________________
Вот дерьмо! Когда сознание возвращается в следующий раз, он чувствует солоноватый вкус крови на разбитых губах.
В голове гулко ухает пульс, выбивая барабанную дробь, а сухожилия рвутся от неестественного положения вывернутых назад рук: запястья раздирают впившиеся в них веревки, пропущенные между ножками и спинкой стула...с петлей-удавкой на шее… грубый ворс натирает кадык… Тускло поблескивая, пара наручников валяется на столе, рядом с его кольтом 38 калибра…
Его пальцы осторожно ощупывают узлы на запястьях, пытаясь найти слабое место, но резкое жжение в разодранной веревками коже, при любой попытке слегка повернуть кистями, заставляет отказаться от своего намерения. Что он может сейчас? Будь у него кольт он все равно не успел бы им воспользоваться - разрываемое болью тело не слушается, запястья кровоточат, а ноги налились свинцом.
Их трое...
Сколько же он был в отключке? Час, полтора? Что сейчас, день или ночь?
Мочевой пузырь дает о себе знать, требуя похода в туалет…
Девица усмехается, помешивая тонкой ложечкой кофе, бросая на него уничтожающий взгляд.
…аромат приятно ласкает горло…
- Где они, Джонни? Мы все равно узнаем. - Она улыбается краешком губ, изгибая красивый алый ротик в сарказме: если бы боль обрела голос, то именно такой.
Черта с два! Слишком глубоко в сознании запрятано названия городишка, что бы можно было его вот так просто выудить.
- Позвони! – Блондинка подносит к его уху телефон. - Поверь, мы не станем обижать твоих крошек. Нам нужен кольт. Итак?
У него было достаточно времени, что бы обдумать то, что он собирается сказать:
- Пошла к черту, сучка! – Ему хочется выплюнуть эти слова, но губы словно приклеились одна к другой, схваченные тонкой кровавой коркой, и в ответ раздается лишь невнятное бормотание.
…нечем дышать и звенит в ушах…
Где-то глубоко внутри шевелится тревога, но прислушиваться к ней сейчас слишком утомительно. Девчонка продолжает что-то говорить. Ее лицо в полутьме кажется расплывчатым пятном, и он внимательно вслушивается в голос.
Он слышит нотки сожаления?
- Ну что?
В ответ только молчание и тяжелый упрямый взгляд.
- Кого ты, черт побери, из себя строишь?
Она могла бы и не спрашивать. Середина дня. Он молчит. И, ЕМУ, это вряд ли понравится. Девичье колено ударяет его в пах. Комната исчезает в голубой дымке раздираемой изнутри боли, обжегшей до самых лодыжек.
Стул с грохотом падает назад, увлекая за собой пленника…
- Тупой охотник! Мир мог бы быть твоим. Теперь ты умрешь, окончательно и бесповоротно.
Это звучит пафосно и смешно.
Он чувствует, как рука шарит в его карманах, слышит звон ключей.
…дышать, дышать, не терять сознание!..
Он приходит в себя от воды сплеснутой из стакана в лицо. Сколько времени прошло? Минута? Две? От ударов гудит голова. А они не спешат. Комната кружиться, то, наполняясь людьми, то, опустошаясь, и оставляя его в полном одиночестве. Через распахнутую дверь гостиной, с пола, ему видна огромная кровать, окно, открывающее вид на пожарную лестницу и… весь арсенал его «детки» сваленный бесформенной кучей на обтрепанное покрывало кровати.
Он слышит удары свого сердца, облизывает потрескавшиеся губы, судорожно пытаясь проглотить редкие капли воды, что бы хоть как-то унять сухость во рту. Что-то не так. Время затягивается, и они явно кого-то ждут.
- Знаешь, я многих повидал, но ты, это нечто особенное, - черноволосый…кажется, она называет его Том… улыбается своей змеиной улыбкой. – Такие как ты, или слишком смелы, или слишком глупы. Я предпочитаю думать, что глупы. Только такой решился бы подсунуть нам пустышку!
Пленник рассмеялся. В изумлении демон уставился на него. Их глаза на мгновение встретились, и охотник пожал плечами: он нисколько не жалел о своем поступке.
- Подними его!
С ловкостью горного козла, толстый ринулся поднимать человека с пола. Пыхтя, с силой потянул за прекращенные веревки, ставя стул с охотником на место.
Веревки врезаются в горло, оставляя яркие красные борозды. От резкой боли связанный сипло кашляет, сплевывая кровавую слюну на пол.
- Не дергайся, а то получишь по шее, - жирдяй крепко сжимает воротник его рубашки, рука заносится для удара. Он тупо кивнул, язык превратился в ватный тампон.
… болели ребра, вероятно, его пару раз ударили ногами…
Темноволосый заходит со спины, схватив рукой за челюсть, отводит ему голову назад, обнажая яремную вену. Слышится резкий щелчок пружинного ножа, и Джон ощущает на горле острое и холодное прикосновение. Чуть левее и лезвие ножа упирается пленнику в кадык. Адамово яблоко болезненно дергается, но не похоже, чтобы демон собирался пускать нож в ход прямо сейчас.
…мысли путаются, цепляясь за боль…он еще не знает, как возненавидит это слово…он не видит своего мучителя, но затылком чувствует его взгляд на себе…
– В тебе есть пара маленьких слабостей, которые бросаются в глаза. И в этом заключена для нас немалая часть твоего «обаяния», - выудив из кармана носовой платок, темноволосый прикладывает его к подбородку пленника, промокнув, стекавшую из уголка рта красную струйку.
Прикусив губу, Джон Винчестер смотрит на пятно, растекающееся по платку:
- Ты, однако, горазд трепаться, как я погляжу.
- Гляди, гляди, - парень наклоняется к его уху: запах бурбона, смешанный с запахом воды, отдавая водорослями, рыбой и еще какой-то гнилью, обволакивает сознание Винчестера, резко ударяясь ему в ноздри.
- Ты слишком дорого нам стоил и твое место рядом с нами, но я не отпущу тебя раньше, чем получу эту парочку и кольт, - темноволосый хлопает его по плечу так, как будто сказал что-то смешное.
- И поверь, у нас есть для тебя сюрприз. - Пальцы парня сжимают ему горло, стискивая кадык, еще сильнее запрокидывая голову назад, заставляя глотнуть ртом воздуха. Что-то липкое и холодное вползает внутрь, поднимаясь от ног к животу, и лапа с острыми отточенными когтями сжимает сердце. Как в тумане, краем глаза, он видит черный блестящий дым, струящийся по белой кафельной стене и бесформенное грузное тело толстого заваливающееся на пол…
Черт…черт…только не это… только не так…
_____________________________________________________________________________
- Тише, ты как медведь на ярмарке! О, господи, где ты только учился и чему тебя только учили?
- Тише, тише! Не могу я тише! Я и так в этом костюме еле ноги переставляю.
- Ну, прости, костюма Санты у них не было!
…………………………………………………………………
- Я в детстве мечтал стать пожарным!
Младший смотрит недоверчиво, сквозь зеркало каски, по привычке прищурив один глаз:
- Ты?
- Да, классная работенка! Эх, ну что, начнем?
Он не успел спросить: «Ты уверен?»
Вопль Дина исторгся неожиданно, закладывая уши, и перекрывая вой сирены:
- Пожар!
Часть II.
читать дальше…мать твою, что это? Как мог он так оплошать и притащить сюда брата? Разве этому я тебя учил? Разве этот год не заставил тебя посмотреть на все по- иному? Ну же Дин, вставай! Вставай, черт тебя побери! Вставай, сукин ты сын! Перенеси вес на правое колено, обопрись ладонью об пол … кувырок в сторону и ты на ногах… не позволяй сбить себя… ты единственная надежда для брата и…
Страх едкой кислотой пробежал по жилам, охватил все тело жгучей болью, заставил сердце биться быстрее, и оно судорожно заметалось, задергалось, словно кто-то пытался вырвать его из груди. Желание сорваться с места и стремглав броситься на помощь как бывало ранее, было настолько сильным, что по спине прошелся озноб...
Господи, Сэм...
Блеснув в лучах ламп, с глухим щелчком выскочило лезвие, сверкнув, как туловище змеи, нацеленное в горло его младшенького. Это стало роковой ошибкой нападавшего. Прежде чем лезвие прошло полпути до своей цели, рука с серебряным кольцом на тонком пальце, вцепилась в запястье противника, резким движением вывернув предплечье мужчины. Нож со звоном упал на пол. Человек завизжал: его кисть неестественно болталась.
- Ублюдок! - завопил он. - Ты сломал мне руку!
На лице сына появилась сухая ухмылка:
- Тебе повезло, что это была не шея.
Несмотря на прозвище, что Винчестер дал этому уроду за маленький рост - карлик, парень, при таком щуплом телосложении, оказался неожиданно проворным и выносливым. Даже отброшенный секретным приемом пехотинца назад, приемом, который Дин освоил еще в десять лет, это подобие человека сумело перехватить руки сына за запястья и оторвать их от своего горла. Потом жестко ударило парня ногой под колени, с довольной улыбкой наблюдая, как мальчишка со стоном валится на пол.
Господи… Только сейчас он понял, как за последние несколько месяцев отвык «постоянно» видеть такие сцены, «отвык» от вида крови своих детей..
Вот Винчестер! Вот она твоя реальность!
Звуки сливаются, смешиваются, путаются, и снова нечем дышать, и вот теперь Джон пугается по-настоящему.
Еще секунда - голова младшего сына дернулась, зрачки расширились от ужаса, занимая почти всю радужку целиком - и темноволосый распластывает его взглядом, пришпилив как насекомое к стене, рассматривая все с тем же, ничего не выражающим лицом.
..не смей сдаваться, ты не тряпка, что бы вот так валяться на полу. Подымайся мать твою! Подымайся! …ты нужен нам…
…Дин выбросил вперёд правую руку, но это не спасло его от падения, и чудовищного удара лицом об грязное покрытие комнаты…
… Удар, еще удар, еще… А-а-а!
…болезненное “фак ю!” Дина и глухой хруст, будто сломалась сухая ветка - каблук темноволосого от души врезался в челюсть старшего сына…
Воспользовавшись моментом, мордоворот ломит парню руки за спину.
Сэм!…
Улыбка искривляет губы Тома, и Сэмми боком заваливается на грязный линолеум комнаты с высоты своего двухметрового роста.
_____________________________________________________________________________
Краем сознания, сознания, которым демон позволяет ему видеть, Винчестер наблюдает жалкие потуги Дина - попытки разорвать на запястьях веревку.
Но, крепкая рука Тома не позволяет ему это сделать, схватив мальчишку за шею и резко отдёргивая назад.
Джон видит, как карлик вскидывает кулак и с силой врезается в солнечное сплетение парнишки. Мальчишка бы согнулся пополам, если бы не железная рука, обвившаяся вокруг его горла и удерживающая парня в вертикальном положении.
_____________________________________________________________________________
- Ты не понял! – мурлыкает Мэг обращаясь к Сэму и, тряхнув головой, откидывает со лба светлые пряди.
Джон чувствует, как застывает его лицо, словно покрываясь коркой льда, но сделать ничего не может. Он ловит на себе взгляд темноволосого Тома - демон улыбается ему бездонными черными глазами.
- Мы легко можем сделать с тобой и с братом все, что захотим. Но, эти Ваши методы,- она делает театральную паузу, - методы людей лишенных воображения. После такой топорной работы вы бы не уважали стоящий за ней интеллект! Да и мы бы не получил никакого удовольствия.
Дин хмыкает, процеживая сквозь зубы грязное ругательство.
На какое-то мгновение на ее лице появляется смятение. Глаза, отражающие дневной свет, ярко горят - то ли оттого, что ей доставляет удовольствие наблюдать, как он нервничает, то ли от разгоравшейся в ней похоти – Джон не может понять, отчего.
- Не сопротивляйтесь, мальчики. Делайте, что я говорю, и мы, быть может, оставим вас и вашего папочку в живых. Быть может.
- Чего ты добиваешься, Мэг?
- Ничего особенного, милый. Хочу получше вас узнать. - Она поправляет рукой мелкому челку.
Дин видит, как напрягаются плечи «его» Сэмми в желании инстинктивно отклониться, увернуться от назойливой руки демоницы, и только боязнь загреметь со стула со связанным и руками и ногами, удерживает инстинкты его брата «на месте». Она обходит стол с противоположной стороны, приближаясь к нему:
- И чтобы ты меня узнал.
Дин видел глаза демонов много раз у многих, расширенные, черные, и уж, совсем не думал, что они могут быть кроваво-красные со зрачками размером с пуговицу.
Мэг улыбается, наслаждаясь отвращением на лице Джона Винчестера. Ее пальцы медленно передвигаются на трогательно-беззащитный бугорок за ухом его младшего сына, потом сползают немного ниже - на шею.
Едва слышно, но так что бы старший Винчестер смог разобрать, она шепчет, обращаясь к Джону:
- Ты понимаешь, что я могу убить его в любой момент? Просто нажму вот здесь - и все, он и пикнуть не успеет. - Зрачки ее расширяются, а грудь высоко поднимается от глубоко вздоха. Внезапно, она прижимается губами к губам его сына, языком раздвинув зубы, проникнув внутрь быстрым толчком.
От неожиданности «малыш» конвульсивно дергается, как будто огонь обжег ему горло.
С медлительной осторожностью она отодвигается и смотрит на Сэмми сверху вниз:
- Теперь понимаю, почему тебя так ревнует Дин. Ты симпатичный... и даже очень. Может быть, его привлекает твое красивое тело?
Она негромко рассмеялась.
Понизив голос почти до шепота, хрипло произнесла:
- Ну что ж мальчики, решать Вам. Кто из Вас сделает это.
Не смей Дин не смей, не смей соглашаться, не делай этого…
С демонами нельзя договариваться - демоны лгут… что за чушь он несет?! … просто не смей!....
- Ну же мальчики! Хотелось бы позабавиться! Ваш папочка доставил нам слишком много хлопот, уж очень хочется его проучить. Да и на Вас, мы потратили слишком много времени.
Ему показалось или Дин дрожит мелкой дрожью?
- Нас много. И мы могли пустить Вашего папочку по кругу, но правда, это будет уже не так интересно. Мы не садисты и придумали кое-что другое. Вас двое, право выбора за Вами.
Он физически ощущает, как взгляд младшего сына скользит по его лицу, по желтовато-бордовому синяку под глазом и опухоли на переносице:
- Я согласен.
Сэм?! Ему показалось или он задохнулся? Нет, Сэм, нет, только не это… живот скручивает в тугой узел…
- Странно, что я ни капли не удивлена. Почему-то я была уверенна, что это будешь ты, Сэмми.
- Для тебя, я, Сэм, - это было сказано на автомате.
Лицо Дина исказилось от бешенства:
- Нет, Сэм, не смей, слышишь, даже думать не смей об этом! Только не ты!
Он вколачивал в это Дина годами, не дай, не смей, не потакай, защити, ты старший, ты сильнее. Ты просто обязан быть сильнее!
Сэм выдает Дину нетвёрдую улыбку:
- Все в порядке. - Он поворачивает голову к Мэг, уголок его рта кривится вниз:
- Мстишь за то, что мы пытались тебя убить?
- Это было бы слишком просто! Знаешь, я могла бы много рассказать тебе о твоем папочке, но предпочитаю, что бы ты все увидел сам.
А темноволосый уже подступает поближе к младшему сыну.
Наблюдая как он приближается, Сэмми застыл, словно изваяние, и только зрачки глаз расширились, а губы приоткрылись. Ослепший от бешенства, оглохший, потерявший рассудок, Джон видит, как мужская рука накрывает пах его ребенка, широкой ладонью поглаживая сквозь джинсы, оценивая, изучая. Ярость и отвращение переполняют Винчестера изнутри.
Он видит, как цепенеет привязанный к стулу Дин.
…расслабься, Джон Винчестер… я знаю все твои желания…
…это демон? так бесцеремонно вторгся в его мысли?....
Взгляд Джона невольно останавливается на губах Мэг и тошнота подкатывает к самому горлу. Джон судорожно сглатывает, потому что в эту минуту демоница наклоняется и целует его – жадно и требовательно, царапая ногтями кожу над ключицей.
- В чем дело, Джон? – она улыбается, и от этой улыбки холодеет внутри, а сердце начинает колотиться о грудную клетку, норовя выскочить наружу. – Разве тебе не нравится?
- Но, это было бы слишком просто… - Она опирается грудью на плечо охотника…
Он уже знает их выбор… и как назло, под рукой никакого оружия. Остается единственный выход: попытаться отговорить, убедить отказаться от своего намерения… ради них он готов на все… он готов унижаться…
Молчание становится невыносимым…
Часть III.
читать дальшеДжон четко помнил, когда это началось, когда страх за младшего сына стал таким неистовым, что любая угроза, будь то невинный порез, синяк, а позже, ствол сорок пятого, наставленный на его ребенка, или как сейчас, рука демона-пидора, лапающего его сынишку, доводила его до состояния неистовой агонии, когда «защитный покров» слезает как чешуя, слой за слоем, обнажая все нервы и чувства. Когда-то давно, когда ладони уже не болели от старых ожогов, и Дин все так же не спал ночами, а мотели стали называться младшим сыном “домом”, он впервые понял что это такое... страх за ребенка…
…Ножи у Бобби всегда были в отличном состоянии – то, что надо. Джон уже положил куриное филе в шипящее масло и собирался почистить картошку. Занятый своими мыслями, мужчина не слышал, как открылась входная дверь: просто внезапно почувствовал - волна холодного воздуха обдала шею, и кто-то дотронулся до его руки. От неожиданности он вздрогнул, и этого было достаточно для того, что бы сработал инстинкт элитного морпеха. Его реакция, оттренированная до автоматизма, была мгновенной и бессознательной: повернулся, рывком выбросил вперед руку с зажатым в ней ножом.
Острое лезвие легко, словно в масло, вошло в того, кто пробудил его защитные рефлексы.
Молниеносное, точно рассчитанное движение исключало любую возможность обороны со стороны противника. Джон скорее “почувствовал”, чем увидел “противника”: малыш отшатнулся по инерции, широко раскрытые глаза потемнели от боли. Кровь яркой полосой растеклась по светлой курточке, пачкая ремень закинутого за плечи рюкзачка. Отшвырнув нож, Винчестер порывисто раскинул руки, что бы подхватить сына и не дать упасть на пол.
- Папа... – Мужчина ощутил теплое дыхание пятилетнего ребенка, проникшее ему под рубашку, и содрогнулся. Ресницы мальчика затрепетали и опустились. В тот же момент жизнь для Джона остановилась. Все тело взмокло, ноги одеревенели и перестали гнуться…
Все остальное он помнил как в кошмарном сне.
Вот он выдергивает шнур из розетки выключая микроволновку; вот усаживает сына в джип; вносит в белую приемную больницы и ругает медсестру сначала за медлительность, потом за неосторожность – снимая рубашку она причиняет Сэмми боль. Вот, наконец, появляется и доктор. Порез на детской груди оказывается не слишком глубоким и не представляет опасности для жизни. Лезвие ножа прошло всего в нескольких миллиметрах от артерии и по счастливой случайности не задело ее. Отец не выпускает сына из своих рук даже тогда, когда дежурный врач осматривает, промывает и зашивает рану. Джон так и не понял, как смог тогда выкрутиться, отвечая на вопросы копов и персонала больницы об инциденте…
И вот, они снова в джипе. Он везет Сэмми домой. Всю дорогу Винчестер не открывает рта, не произносит ни слова, только крепче прижимает к себе малыша.
Дома, у Бобби, до смерти напуганный Дин смотри на него ясными зелеными глазами:
- Не твоя… вина, - он выговаривает это уверенно и твердо для своих девяти лет, и Джон морщится и вздрагивает, впервые слыша эти слова.
Сколько раз он услышит их потом…
И как легко было поддаться и поверить в них…
С Дином ему слишком легко, слишком… Но так ли это? Он не причинил ему боли, однако осознание своей полной беспомощности перед старшим сыном вызывает у Джона странное, будоражащее чувство.
Его губы скользят по макушке Дина, словно принося извинения.
Он знал, что Сэмми забудет о происшедшем: слишком мал, слишком много впечатлений от разных мест и незнакомых лиц. Но, Дин! Его старший не забудет то, каким опасным он может быть, как не забудет и он.
Джон берет руку младшего сына в свою и считает пульс, трепыхающийся под его пальцами. Жалящая боль пронзает ладонь и эхом отзывается в голове. Он один во всем виноват. И другого, ему, наверное, не дано...
Он запрещал себе думать об этом и часто так удачно, что резкость в словах, за которую прятался страх обидеть своего ребенка, часто воспринималась сыновьями как отчуждение и холодность отца, стремление во всем довести их до совершенства, сделать настоящими солдатами. Он стал вести себя так, будто был посторонним человеком, командиром, отдававшим приказы и требовавшим безоговорочного подчинения. И с каждым годом это у него получается все лучше и лучше. Жизнь заставила его выучить одно основное правило: что бы ни случилось, никто не должен знать насколько ему важно их благополучие. Оплошность, любая промашка, и они станут его ахиллесовой пятой. И вот тактика, которой он придерживается все эти годы, принесла свои плоды. Отчужденность по отношению к сыновьям, заставила их как птенцов в гнезде жаться друг у другу. Мальчишки стали более чем неразлучны. Но…
Он закрывает глаза и видит перед собой суровое худое лицо пастора Джима на воскресной мессе…
Святой отец окидывает охотника проницательным взглядом, будто смотрит насквозь, но от комментариев воздерживается. И все же, Джон морщится, как от зубной боли, когда воспаленные ночным бдением над псалмами (или над заклинаниями?), глаза пастора второй или третий раз за сегодняшнее утро останавливаются на его видавшей виде рубашке, небрежно засунутой под пояс брюк.
Прошло много лет, с их первой встречи, а у падре все такой же настойчивый взгляд, и голос… такой же “женский” для пастора… чье красноречие на субботней проповеди приводит прихожан в состояние Богоугодной экзальтации. Буравя охотника серыми серьезными глазами, тоном учителя, выговаривающему непослушному ученику, слуга Божий в сотый раз повторяет:
- Ты часто оставляешь их одних, Джон. Мальчики растут, и.. – здесь пастор делает многозначительную паузу, охотнику так и мерещится, что сейчас святой отец вскинет руку и осенит его крестным знамением, со словами изыди Лукавый, но Джим просто минуту мешкает, подыскивая «нужные» слова и…огорошивает Винчестера - они слишком близки, слишком…Сильнее, чем должны бы быть братья.
Джон не знает, сколько времени проходит, пока он в оторопи, сидит на ступенях солея, и пытается сложить все картинки мозаики воедино, увидеть то, что могло пройти мимо него. Ему нечего сказать. У него, кажется, кончились слова. Джон просто тупо смотрит на широкие ладони святого отца - тот перебирает эбонитовые четки, прокручивая шарики не спеша, спокойно, с тихим стуком добавляя один к другому: клац, клац, клац…
Это тихое клац, выводит Винчестера из себя, рывком поднимая на ноги.
Он не хочет верить, нет…он не может верить!...
Но обвинительный взгляд Джима: не досмотрел, слишком много охоты, слишком мало был рядом - красноречивее любых слов и…тогда Джон срывается, переходя на крик, эхом отражающийся от мрачных стен храма и петляющий в закоулках среди надгробий и гранитных Пап: “Какого чёрта, чем занимается Дин, и вовсе неважно, где находится Сэм, главное, что ребята живы-здоровы, а что связывает их, трахаются они или нет - не играет для него никакой роли”. И это святая правда. У всех есть свои маленькие тайны и секреты. Свои скелеты и страхи, забытые на задворках и запертые в самых темных шкафах подсознания. Даже у него… даже у него…
Но Джим смотрит мягко, как на непутевого ребенка и это еще сильнее заводит, заставляя выкручиваться, искать нужные и “правильные” слова в защиту своих сыновей.
Страхи...
Самое страшное, не то, что он услышал, а то, что ему кажется, что Джим знает его страх, страх который может выплыть на поверхность в самый неподходящий момент.
Возвращаясь в тот вечер домой, он напивается в баре, хотя понимает, что в словах пастора так же мало правды, как и в его, в поддержку его детей.
Алкоголь обычно обнажает то, что каждый прячет в себе как можно глубже:
- Сука, - он цедит это сквозь зубы, проклиная Джима всеми имеющимися в арсенале “словами” и лупит кулаком по стойке так, что одна из рюмок опрокидывается, и бармен неодобрительно смотрит на очередного выпивоху из-под кустистых бровей, - чертов святоша, которому ни до кого нет дела. Пидор, который не может найти себе подходящую бабу…
После той поездки к пастору он становится замкнутым и угрюмым, и явное намерение Сэма взять его измором насчет учебы в Стэнфорде уже не вызывает в нем приступа былой затаенной ярости. Он спокойно выслушивает от сына несколько нелицеприятных вещей в свой адрес, о которых, вне всякого сомнения, предпочел бы не знать. И так же спокойно вскрывает конверт с приглашением на учебу, после чего аккуратно заклеивает, стирая все следы вторжения и небрежно засовывает в кипу “свежих” газет.
Джон твердо знает, что пастор не прав, но так же знает, что лучше будет, если Сэм поедет учиться…
И вот сейчас, здесь, среди этих не-людей, он снова слышит абсолютно ровный голос младшего сына:
- Что я должен сделать?! – И чувствует, как воздух вдруг словно выдавили из легких.
Черт возьми, нет…
- Не так быстро, малыш. Не так быстро... – прищуренные глаза Мэг, все так же призывно блестят. Ее грудь, с отчетливо вырисовавшимися сосками, мягко трется о плечо старшего Винчестера.
Ему понадобилось лишь пара секунд что бы понять, что сейчас будет…
А демон внутри него уже извивается и шипит: уже дал про себя знать - тронул центр удовольствия в коре его головного мозга. Джон, тот Джон, что заперт внутри и подчинен воли чужого разума вздрагивает, как от электрического разряда - он ощущает - это смятение и подчинение - будто сняли черепную крышку и закачали в обнаженный мозг огромную порцию эндорфина.
- Не спорю, - глаза демоницы, сужаются еще сильнее, придавая ей томно- расслабленный вид, - твой папочка очень сильно любит своего Сэмми. - Ее ноготки еще сильнее царапают кожу охотника в расстегнутом вороте рубашке, оставляя ровные красные борозды и сползая от ключицы вниз…И вот, уже раскрытая ладонь поглаживает его грудь:
- Но ведь тогда вы бы не были людьми, если бы все было так просто.
…он понял, что это только начало… страх уступает место ужасу…
…страх… тот самый потаенный, скрытый страх, его страх…
Спина Винчестера напряглась так, что мышцы затрещали, бедра непроизвольно дернулись вверх, в пустой воздух. Джону хотелось кричать, умолять, но вместо этого тот, “другой” внутри него, сказал:
- Крошка, может начнем?
Еще пару минут, и Джон свободен, веревки громоздкой кучей лежат на полу…
Часть IV.
читать дальшеОн сделал… как было сказано тем…“другим”…
Хрипла дыша, Джон валит его на стол…
Слышится треск рвущейся молнии, шорох джинсов, еще секунда и тело сына распластано на гладкой пластиковой поверхности. Он запускает пальцы ему в волосы, оттянув голову назад и заглядывая в глаза. Там был страх.
…его горло сжимается, когда Сэм тупо смотрит на него и вдруг содрогается…как содрогнулся когда-то Дин, видя окровавленного Сэмми на его руках..
Малыш видит: брат резко дергается влево, как от короткого удара током, когда ладонь отца сгребает его обтянутую джинсами промежность.
- Ну же, мальчик, расслабься – Джон говорит это тихо, слегка подрагивая бедрами, сильнее стискивая руками талию сына.
- Отъебись от меня, - сын снова дергается в сторону.
Отец ворчит что-то нечленораздельное, и Сэм улавливает слова:
- Представление начинается.
_____________________________________________________________________________
Я убью тебя, мразь!...
Самодовольное лицо черноволосого мелькает перед ним словно в дымке.
Ему кажется, что он кричит, но на самом деле губы не произносят ни слова… а тело реагирует помимо воли…
Он чувствует как наливается привычной тяжестью пах…
Он доберется до него, доберется.. о нет.. он не позволит ему отправиться в ад… он позволит этому ублюдку жить достаточно долго…он сам создаст ад для него… здесь… на Земле … ад.. по сравнению с которым, он проклянет всю свою дьявольскую сущность… он доберется до них… до каждого из них…
Он слышит, как тяжело дышит и хрипит Дин, пытаясь вырваться из кольца отцовских объятий:
- Не надо, папа, не надо, остановись. Что ты делаешь?
От этих проклятых рук на его заднице, к горлу Дина подкатывает тошнота. Его лицо кривится, он задыхается, и, кажется, сейчас просто сблюет на стол.
- Прекрати, прекрати!
Тело мальчишки извивается, пытаясь ослабить хватку, пытаясь вывернуться, выдернуться из этих похотливых чужих незнакомых рук. Дин неистово дёргает запястьями и веревки натягиваются, оставляя красные отметины. Но отец сильнее. Сильнее и крепче. И вот уже пальцы насильника ловко подцепляют пряжку, неторопливо ослабляют ремень. Руки проскальзывают внутрь, забираясь все глубже и глубже под ткань джинсов.
Нет, только не это, только не это… что ты делаешь?!... не смей, слышишь.. очнись Джон.. ну же! Очнись!... не смей мать твою… не смей мразь… остановись… убью тебя сука … кастрирую блядь…
А руки уже шарят, поглаживая, сдавливая пах сына.
- Что ты делаешь, тварь? Отвали! – Дин беспомощно дёргается, но никуда не может деться, прижатый навалившимся сверху телом.
- Шш, Дин, всё хорошо. Ты же не думаешь, что папочка причинит тебе вред? Расслабься малыш. - Поигрывая бокалом, Мэг обходит стол с другой стороны, наклоняется над распростертым телом, запускает руку за воротник рубахи пленника, кончиками пальцев поглаживая пульсирующую вену на шее. Но уже через миг бесцеремонно хватает за короткие стриженные волосы, заставив посмотреть на себя, и впечатывает горячий влажный поцелуй в юношеские губы:
- М-м… Какой сладкий! Твой папочка тебя не обидит, - девичьи пальцы стискивают подбородок.
Дин вздрагивает и пытается отстраниться, но отец просто вжимает его в стол мертвой хваткой.
- Черта с два! – эти слова вылетают из Дина резко с тихим отчаянием. Страх подогревает его и он остервенело крутится, пытаясь выдернуть руки из веревок.
…он видит в ее глазах порочное ликование… он чувствует, как тело сына выгибается под ним, виляя задницей, пытаясь выскользнуть, съехать на пол… как взмокла рубашка его мальчика…видит, как сын резко крутит шей, двигает мышцами, пытаясь вывернуться и взглянуть на отца…
И внутренний голос:
- Кого ты, черт побери, из себя строишь? Ведь ты всегда хотел этого! Всегда!
Неистовое желание убить, раздавить тварь, ураганным вихрем сотрясает все его тело, прерывая дыхание и заставляя напрячься каждый мускул. Джон видит, как правая рука Дина с силой сжимается, накручивая на себя веревку, раздирая кожу между большим и указательным пальцем в кровь, пытаясь оторвать… выдрать ее с мясом от ножки стола..
…он слышит раздирающий душу… его душ… крик младшего сына:
- Отвали от него, ты, сраный урод! Не надо, папа!
Что не надо?
Что не надо, Сэмми?
Мысли завертелись, подогреваемые и гонимые демоном, вторгшимся в его сознание, вытесняя чувства и осознания реальности, нашептывая, напевая, говоря: “Вспомни, Джон! Вспомни!”, возвращая к тому, что иногда в пьяном угаре мучило и не давало ему покоя…
____________________________________________________________
Наверное, он сильно нажрался…
Некоторым пьяницам мерещатся розовые слоны, ему - белокурая женщина, напоминающая Мэри…
А тогда…
Тогда ему померещилась рука младшего сына, слишком долго, слишком интимно, покоящаяся… на заднице старшего…
***************************************
В тот злосчастный вторник, Джон не находил себе места. Вот уже больше шести месяцев Винчестеру удавалось удачно скрываться от своих детей: страх подставить ребят, страх, что демон может “надавить” на него с “помощью” мальчиков, заставлял Джона переезжать из штата в штат и быть либо на шаг впереди, а чаще, просто идти следом за своими детьми, пока…
Пока работа не привела их домой…в Лоуренс… штат Канзас.
На физиономии женщины, которую Винчестер в шутку прозвал “черной сатаной” за непокорный сметающий все на своем пути нрав, блуждала досада:
- Они в тебе нуждаются, Джон! На раздумья уже нет времени! Ты не можешь вот так, все время скрываться от них! Чем тебе помочь?
Винчестер недоверчиво смотрит на мисс Мосли, так, как будто не слышал ранее, что бы женщины говорили подобные слова мужчинам.
- Ничем, спасибо. Я справлюсь сам!
“Ах, да конечно, он справится САМ”, - Миссури говорит это с плохо скрываемым сарказмом.
Продолжает: “Еще бы, ведь все сложилось удачно: ведь это благодаря стараниям и опыту Джона, призраки, пришедшие из ада вслед за Желтоглазым были отправлены обратно, и благодаря отцу - ребята выбрались живыми из передряги!”
Но, как и в тот, другой раз, Джон ничего не отвечает, не признает и не отрицает. Джон вообще не испытывает потребности в чем-то оправдываться. Ему и в голову не приходит перед кем-то в чем-то извиняться.
На ее темнокожем лице сверкают проницательные глаза:
- Ты мучишь себя и детей. Оставь это Джон, оставь. Дай другим продолжить эту войну.
Ему показалось или именно тогда Миссури в первый раз с жалостью посмотрела на него?
Тем же вечером, мучимый как все эти годы, гнетущим беспокойством и понимая, что Мосли права, он прохаживается взад и вперед под окнами дешевого мотеля, периодически растворяясь в пятнах света льющихся из комнат; мотеля, где остановились его сыновья.
Его «Импала» стоит на месте. На колесах красуются совершенно новые покрышки с толстым протектором и блестящие стальные диски.
Дин. Как ему это удается? Он не высылал ему денег. Его сын был удивительным мальчиком. Во многом.
Джон прохаживается взад и вперед, глотая время от времени виски и совсем не ожидает увидеть то… что видит сквозь неплотно зашторенные жалюзи комнаты ребят...
Он смотрит в темноту неподвижными глазами, пытаясь понять: Что же он проглядел? Мысль была неприятной, навязчивой и не давала покоя. Большой глоток горячительного напитка не помог успокоиться….
Да и не проблема это, в конце концов, какого черта так изводить себя?
Но картинка, подогреваемая словами пастора Джима четырехлетней давности, не дает возможности повернуться и спокойной пойти к себе в номер.
Не выдержав, он подходит и снова как вор заглядывает в окно.
На этот раз рука с выпивкой медленно опускается вниз…
Полураздетый, оседлав старшего попрек голой груди, его Сэм, интимным жестом наклонился над его Дином, почти касаясь своей челкой лица брата и ... дальше Джон уже не видит…
Ударившись со всего размаху о грязный асфальт, бутылка громко звякает, разлетевшись на десятки мелких осколков... …
Желание ворваться и надавать сыновьям захлестывает и застилает красной пеленой глаза - он отворачивается… хмурится… горько усмехается, сглатывая слюну- Винчестер никогда не поднимал руки на своих детей - было нестерпимым, оно жгло изнутри, выворачивая душу наизнанку, но здравый смысл, мысль: “Что это не может быть правдой!” заставляет его резко, на каблуках, развернуться и зашагать в сторону своего номера, увлекая свой страх и свои темные тени следом, не давая растворится и, не давая себе сорваться.
…Хотелось от души врезать им обоим…
На следующий день, “проспавшись” и проведя ночь с проституткой, вколачиваясь в нее, в пьяном угаре, на продавленной мотельной кровати, пытаясь выкинуть из головы картинку - он только усмехается собственному воображению, зная, что какие бы отношения не связывали мальчиков, они больше, чем просто семья, больше, чем просто братья, больше чем просто они. Что слишком глубоко, слишком сильно Дин любит младшего, что бы вот так опуститься на этот уровень и стать тем, кого Джон презирал. Презирал как мужчина, как человек, для которого порядок вещей в природе был строго определен и расписан так, КАК он должен быть.
Нет, он никогда бы не стал неистово призывать к расправе над ними, никогда бы не отвернулся от них, но для него – они - были нечто иным, чем-то или кем-то, над кем природа посмеялась, сделав чудовищную ошибку. Несчастными, обреченными на одиночество и негласное, никогда не произносимое вслух презрение. Он не был снобом: и среди охотников находились те, кто подсаживался к нему в баре, сраженный, как Эллен с сарказмом шутила: “Его неземной красотой”, а на самом деле - одинокие и уставшие путники, ищущие того единственного, с кем можно было бы разделить охоту и… свою никчемную жизнь… Хорошая зуботычина отвадила «стариков»- завсегдатаев искать с ним «контакт». Через пару месяцев, никто “из бара” к нему уже не лез.
Насчет охоты - Джон никогда не отказывал, но насчет жизни...
Желание Винчестера скрыть боязнь за детей сыграло с ним злую шутку - это стало достоянием всех: охотники были слишком “умны”, глупость и молодость долго не задерживалась в их рядах…
А демон нашептывает, показывая ту картинку…
Смотри Джон, смотри!
Проучи Джон, проучи!
Да, желание оградить детей, страх, привел к обратному результату... хотя…было еще кое- что.. что-то.. в чем Джон боялся признаться даже себе...
Сэм был просто Сэм. Если за Сэма, он готов был умереть, каждую секунду, каждую минуту своей никчемной жизни, то за Дина…
…для Дина…
Джон не замечал, как слово Дин постоянно слетало с его языка в компании Эллен и Бобби… как пастор снисходительно улыбался слыша имя Сэм, и задумчиво хмурился слыша имя Дин…
Джон не “обратил внимание” как Калеб… единственный из всех, кто в ответ на его “зуботычину ” просто послал его в нокаут… как-то, одним вечером, застругивая очередной кол и пожевывая сигарету, “не зло” отпустил сальную шуточку в адрес “обеспокоенного” папаши.
Говорят, что мужчины любят своих детей «через» женщин, с которыми они были….
Скажи кто-то об этом Винчестеру лет -атцать назад, он бы посмеялся и в недоумении пожал плечами. Но, видя этот темный ежик волос, ясные зеленые глаза, улыбку, слыша это краткое: “Да, папа”, Джон был готов на все. Сама мысль о том, что он мог бы причинить Дину боль была ему невыносима.
И вот сейчас… телу хочется “хрипеть”, сокращая мышцы живота и конвульсивно дергая бёдрами, вонзаться и проникать, все глубже и дальше… в тугое, влажное тепло…в того…
…единственного…
…разрывая и эту последнюю ниточку, что связывает его с прошлым… с нормальной жизнью…
А под руками гладкая кожа… он знает это тело, этот запах…
Он так часто видел сыновей без одежды, в одних только плавках, и без оных, но, никогда, никогда ранее…даже в страшном сне…Джон не мог предположить, что попадет в такую историю. Он никогда не был святым, но и грешником не был…
А в брюках уже тесно, эрекция достигла пика, доставляя боль, оттягивая его ширинку…
Взбудораженное сердце стало огромным и не помещается в груди.
Джон задыхается, потеет, голова идет кругом…
… эта тяжесть между ногами…
Огонь уже вовсю разлился в чреслах, желание затмило всё остальное.
…он обидит его... обидит… и этот кошмар тянет его в бездну отчаяния…
А демон все также шевелится у него внутри: он снова видит Сэмми, прижимающего его старшего сына к кровати, видит белозубую улыбку и запрокинутую в смехе голову сына, когда Сэм... Он застонал…
…Нет!...
А демон продолжает “играть” на томительном желании “выяснить” раз и навсегда: было ли то, что он видел чистой случайностью, или …
Винчестер неистово трясет головой.
Запертое в складках собственного подсознания, его «я» отчаянно метается, натыкаясь на острые углы чужеродного, враждебного разума. «Он» отчаянно сопротивляется, пытаясь скинуть себя с юношеского тела распростертого под ним. Но, Джон, тот чужой Джон, только сильнее наваливается на парня всем телом, умело вжимаясь напряженным пахом парнишке в бёдра. И это его руки опять задвигались, ослабляя верхнюю пуговицу брюк на мальчишке…расстегивая молнию, стаскивая джинсы вместе с бельем сыну на бёдра…
…смех …шепот-шепот-шепот…смех… и обрывки слов:
- Прекрати! Слышишь, хватит!
- Нет! Мало! Мы должны сломать его. Иначе ОН не сможет потеснить его душу. Ты же видела, он не пойдет на это добровольно, possessio - только тот, кто готов…
Джон рассеяно скользит взглядом по комнате: ОНИ ухмыляются, наблюдают.
Господи… in nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi…ab animabus ad imaginem…
Губы Мэг приоткрылись в чувственном наслаждении. Том смотрит молча, презрительно усмехаясь, а карлик, мясистое лицо которого раскраснелось и стало почти пунцовым, похотливо шарит глазами по телу его мальчика.
Тело сына под ним дрожит, а пальцы сжимаются в кулаки.
Временами он ощущает на себе ненавидящий взгляд Сэма: его глаза полны слез, а губы исступленно шепчут:
- Пожалуйста, не надо папа, пожалуйста!
Но: отец уж расстегивает ширинку на собственных штанах. Его возбужденный член дёргается, вырываясь из плена, и Джон слегка стонет от этого жуткого раздирающего желания. Бисеринки пота, собираются на переносице охотника и капают вниз, на обнаженную поясницу сына.
Первый толчок внутрь заканчивается неудачей еще при входе: слишком тесный для него, слишком узкий.
Похоже, сын никогда ранее не был раньше с мужчиной.
Зубы Дина сцепляются крепче - он отчаянно пытается сохранить самообладание… но, головка снова упирает в твердое колечко ануса, с напором проталкиваясь дальше. Слабое жжение, а затем резкая, раздирающая на части боль, режет парня изнутри, заставив рвануться ещё исступлённее. Дин всхлипывает, дыхание ускоряется до поверхностных, резких рывков - его тело инстинктивно сопротивляется вторжению, заставляя изгибаться в агонии и сыпать проклятьями, безуспешно пытаясь освободить запястья из веревок. А руки отца с силой разводят ягодицы, заставляя раскрыться еще, и еще, еще шире, пытаясь “облегчить” и проложить себе путь для следующей попытки. Джон снова пытается толкнуться внутрь, быстрее и глубже на этот раз ...
Но тело под ним сжимается, сопротивляясь, пытаясь остановить вторжение.
Это лишь на секунду останавливает насильника, еще мгновение, и вот он уже силой двинулся вперед, калеча и разрывая своего мальчика… Дина трясет, чудовищная боль вызывает протяжный стон, но отец продолжает. Боль заставляет парня отпрянуть, вжаться животом как можно сильнее в холодный пластик стола, но грубые руки давят на ягодицы, перемещаются на бедра и тянут его на себя…...
Сердце бьется тяжело и шумно… дыхание прерывается…кровь кипит в ушах, а тело дрожит мелкой дрожью грозя апокалептическим припадком…
- Прекрати! Ты убьешь его! Мы не узнаем где Кольт …
-… отстань … М…ль… ты слишком любишь людей…
…как темноволосый назвал эту сучку?... иврит или латынь… и эхо слов…
.....готов??? К чему готов???
Затуманенный разум заставляет тело двигаться все быстрее, резче, жестче, вколачиваясь в сына снова и снова, растягивая сфинктер, ощущая, как что-то рвётся внутри от давления и он толкается во что-то мягкое и липкое…
Отрезвление было холодным и непрошенным.
- Нет! – Слово истерично вылетает из уст младшего сына, эхом отбивается от стен комнаты, возвращаясь и закладывая уши, парализуя мозг и швыряя сознание в какой-то горячий липкий студень.
Словно холодной водой Винчестера окатило волной дрожи.
- Подонок! Я убью тебя! - слова прерываются судорожными рыданиями.
Полное осознание того, что он делает, бьет Джона изнутри. На миг демон отпускается, уступая место собственному «я», позволяя увидеть все своими глазами…
…член всухую пытается проложить себе путь, тараня, разрывая сына изнутри, снова и снова… проталкиваясь в него как можно глубже… на всю длину… темп ускоряется….еще….еще...еще…
Краем сознания, он” видит”, как, изнасилованный, в потеках крови, его ребенок со спущенными джинсами лежит, уткнувшись лицом в сцепленные пальцы..
Ему страшно…но взгляд упорно скользит вниз, лишь на секунду задержавшись на испачканных кровью ягодицах… на жидкой массе стекающей между ногами.. Смертельный холод, тот которой пробирает до кончиков пальцем упрямо подбирается к самому сердцу.
Финальный толчок и сперма брызгает, выстреливает из члена, заполняя тело под ним горячей жидкостью.
- Прекрати!
Это слово влетает как потусторонний предмет, как бумеранг, пущенной чьей-то крепкой рукой ему в голову.
Слишком поздно, слишком поздно…
Он причинил ему боль.
Дин выгнулся, почти соскользнув с его члена, он задыхается, пытаясь втянуть воздух в сокращающиеся лёгкие, дёргается, когда отец дотрагивается до его спины, и слабо пытается отстраниться.
Джон тупо смотрит на пятна крови на теле своего сына, на кровавые потеки на своем члене…
Это парализовало. Он не мог поверить.
- Я убью тебя!
О, да, Сэмми! Ты сможешь! Ты устал рисковать своей шеей в забытых богом вшивых дырах и не получать за это ровным счетом ничего, кроме одобрительного кивка. Слишком, ты слишком сильно любишь брата. Сильнее чем… чем Джон бы хотел… чем он смог бы хотеть… любовь делает тебя беззащитным…
Ты сможешь убить меня, ты сможешь это сделать! Тебе останется только нажать на курок. Он правильно воспитал своих мальчиков… правильно…ведь он… он не остановится… а ты не простишь…
Вина душит его… а он так хотел сказать Дину…
Нет, это не может быть правдой! Ну же Джон, очнись, приди в себя!
Инстинкт выживания сильнее всего на свете. Даже тогда когда разум уже сдался.
Как…что, что он сказал?…как назвал… Ман… Мэг…Мэль…имя всплывает, пронизывая череп острой нешуточной болью…Маэль… о господи…Маэль…
Плохо соображая от страха, обессиленный, Джон поднял голову. Его губы зашевелились, пытаясь произнести имя:
- Маэль… … Матиэль…
Запекшиеся губы шепчут, призывая и взывая.. Шепчут так истово, как только могут шептать, вырывая из собственной груди сердце…а тело предательски дрожит, бешено пытаясь снова ворваться внутрь сына…
увидеть тебя Матиэль… ut haec sancta communio non sit mihi reatus ad poenam…da nobis hodie… dлebita nostra……сделка…
Он слышит как сквозь пелену:
- Что он собирается сделать?
- Он собирается… Ах, ты черт!
Часть V.
читать дальшеПочему они заставляют его ждать?
Очень слабо, едва различая голоса, он слышал их несколько раз сквозь закрытую дверь. А потом весь мир для него провалился во тьму – он потерял сознание…
*******
Пот стекал струйками по всему его телу, пропитав рубашку, и от этого кровать под ним была такой же сырой, как та земляная дыра, заполненная грязью и дождевой водой, в которой он укрывался. Конечности казались тяжёлыми, а пальцы сводило судорогой. Он задыхался от гари и удушья, пока напалм разрывал зеленые джунгли, вокруг него, в клочья; от болей в простреленной руке, которые невозможно облегчить; от страшного зуда от укуса насекомых, от которого не избавиться, ни скрыться; от желания вскочить и броситься наутек…
…полуавтоматическая винтовка подпрыгивает в руке. Пустые гильзы сыпятся вниз…одна упала на руку, горячий металл обжег кожу, но он, не обращая на это внимания, продолжает жать на гашетку…
Он помнил, как молился Богу, чтобы взвод вернулся за ним. Но, кто-то там, наверху, по-своему бросил кости, поставив его судьбу на кон как разменную пешку в своей игре. Господь, должно быть, услышав его молитвы, рассмеялся и отвернулся от него, потому что настало время одиночества, и ожидания…
Отсвет горящего леса лижет стены.
Мальчики… где вы, чёрт возьми?
*******
Хлопнула входная дверь первой комнаты, и зашуршали бумажные пакеты - “кто-то” вернулся, принеся с собой завтрак…
- Поверь мне, пока он еще жив, - Мэг мнет “Ротманс” в пепельнице, презрительно смотрит на привязанного за запястья к койке человека: его губы обведены тонкой белой каймой агонии, а лицо восковое, как очищенная луковица. Челюсть пленник распухла, будто его методично дубасили ботинком именно в это место. Кажется, что Винчестер жадно слушает, пытаясь понять, как выиграть время.
- За кого ты меня принимаешь? - донеслось из какой-то квартиры напротив.
Лицо Мэг исказилось странной гримасой. Этот отель никогда ей не нравился: треть здешних обитателей вообще не знали что такое тишина: лай собак, хотя в отеле вряд ли позволялось держать псин; шум от вечно переставляемой над головами мебели; звон посуды; стук инструментов и то, что раздражало ее сильнее всего, - детский смех. Но этим отель был и хорош - за шумом и гамом, не слышны вопли и стоны охотников, которых они волокли сюда.
- Сигареты тебя доконают, - Том отхлебнул из пластикового стаканчика и поморщился: содержимое его совсем остыло.
- Ты никогда не упускаешь случая напомнить мне об этом, - огрызнулась Мэг.
- Если и есть в этом мире кто-то, кого я ненавижу, - так это заядлые курильщики, – отрезал Том и… потянулся за лежавшими на столе сигаретами. Выдохнул дым в сторону девушки:
- Он может соврать, я бы не сказал, что мы успели с ним подружиться, и говорить правду он нам на Библии не клялся.
Кровать скрипнула – Мэг встала, подошла к окну и отодвинула штору, впуская в комнату немного света.
Черт… Каждый раз одно и тоже. Под какой «несчастливой звездой» она «рождена», что ей предначертано постоянно его “слушать/ся”? Спросить, что было обещано этому Сатаной, за что тот предал Рай, она не решается, не осмеливаясь извлечь “все” на поверхность, хотя очень и хочется.
Снова послышался грохот, словно в комнате наверху с силой опустили на стол кулак…
Выдохнув, Мэг отступил от окна:
- Не думаю, что бы в таком состоянии его хватило бы на изворотливую ложь. Ты хорошо разбираешься в святых, а я в грешниках. Прошу тебя, дай мне попробовать.
- Лживость заложена в природе некоторых людей, а он смышленый сукин сын. Как думаешь, он догадался?
Человек на койке задрожал, плотно закрыв глаза; потряс головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от заслонивших реальность образов: прошлое и настоящее мешаются в кучу, словно картинки, нарисованные неисчезающими чернилами, превращаясь в более глубокую, более ужасающую пытку, чем та которую они смогли для него выдумать…
*********
….свист падающего снаряда и тишина…
…он сразу узнал эти голоса, принадлежавшие вьетконговским офицерам… Они появились в поле его зрения, обходя стороной изуродованные напалмом тела лейтенанта Джекобсона, связиста Викерсмена. В свете пылающих джунглей один из «чарли» останавливается, носком ботинка откидывая со своего пути оторванную кисть рядового Джейсона Рида, и очень медленно поворачивает голову в сторону убежища американца: его глаза бесцветны, наполненные белесой жидкостью. Невидящие, пустые, они просверливают душу Джона как шрапнель и выворачивают Винчестера изнутри - это мертвое, родное лицо ухмыляется. Огонь потрескивает сзади него и очертания скул еще сильнее видны в отблесках пламени, подчеркивая темные провалы глазниц и зубы, испачканные могильной землей…
Дин…его мальчик…
"Ты сделал это", говорит сын шепотом…
Это… это ад?
Чувство чудовищной, непоправимой ошибки, совершённой только что растет, распирая горло и голову, душа его, так, что он не смог бы закричать, даже если бы захотел. А если и смог бы, то это ничего бы не изменило – поздно - эта мысль колотится в висках, вызывая панику и смятение, поздно.
Теперь уже поздно.
Мысль о том, что придется выносить это вечно, приводит Винчестера в ужас. И это хуже, чем ждать пока упадет следующий снаряд.
Джон попытался повернуться, чтобы окликнуть сына, но прежде чем он смог это сделать, ему на голову набросили пропахший затхлостью брезент. Пытаясь освободиться, он услышал топот сразу нескольких пар ног. На голову и ребра обрушились удары невидимых кулаков…
Он попытался бежать, но сзади кто-то пнул его ногой. Споткнувшись, о волочившийся по земле край брезента, Джон растянулся я на мокрой земле...
******
С разбитых губ раздался стон…
Галлюцинации, заполняющие пустоту перед полуоткрытыми глазами, которые невозможно сфокусировать. Страх... Отчаянный панический страх. Горло горит от жажды, тело кричит от боли, мозг бессильно мечется.
Неужели, он все-таки сделал это? - Это сводит Джона с ума.
Это реальность? - От осознания поступка он заходится в вопле, но крик беззвучный и только эхом бесконечно отдается в длинных темных коридорах его души. Перед глазами все расплывается. Когда прекратится боль? Когда заполнится пустота? Надежда, что этого всего лишь марево, сон, пытается уцепиться за краешек мысли и удержаться на качелях подсознания.
Он мог представить себе многое… искусству обмана и изворотливости с демонами он научился у демонов так же, как когда-то же у них научился быть жестким и жестоким, ничего не прощающим и не забывающим. Но вот это…
Откуда? Откуда это стало известно?
????
Они не оставили ему ни единого шанса. И это было унизительно и больно, это чувство липло к коже.
Конечно, у него были грешки.
Грешки, о которых он хотел бы не вспоминать, а вспоминая, ощущал, как яркий румянец стыда, подобно девственнику на первом свидании, исподволь заливает скулы: малолетние проститутки, демоны, нелюди, и пр., пр., пр.
Эти воспоминания невозможно стереть, или вытравить из памяти.
А оправдание?
Оправдание находилось сразу: это жизнь сделал его таким.
Ложь, все ложь.
За этим ни черта не стояло - только острая жгучая похоть, как всегда говорил ему кто-то, сидящий глубоко у него внутри…
????
Его вдруг затошнило, так сильно, что он задохнулся от внезапно нахлынувшего на него ужаса. Что бы он ни сделал сейчас и не собирался сделать снова, этого совершенно точно нельзя было допустить. Потому что если его догадка была правильной, у него есть только один шанс и стоило не пропустить и воспользоваться им сполна. Иначе, это тьма, беспроглядный мрак, вечный туман, сквозь который не пробиться, как ни старайся, поглотит его целиком.
Он переступил черту…
…. в ту самую минуту, когда Дин корчился под ним, а тот, кто вкладывал или, может, просто вытаскивал эту грязь из самых потаённых глубин его сознания, в которых они благополучно дремали до поры до времени, наслаждался, снова и снова вбиваясь в податливое тело так сильно, что в глазах темнело...
И только одно и обнадёживало - Дин смог бы простить его. Вот только Джон не смог бы простить себя сам…
Он хорошо помнил тот момент, когда решил на себе попробовать то, чем, как он был, или (все-таки не был?) уверен, занимаются его сыновья…
***********
Автор: angel_L
Написано: 31.08.08 - ......
Фандом: supernatural-family.ru
Рейтинг: R, М
Жанр: инцест, слэш/Slash
Персонажи: Дин /Джон Винчестер/Сэм/Мэг
Предупреждение: слэш, ненормативная лексика, секс. Детям до 16 не заходить.
Дисклеймер: текст принадлежит автору.
Статус: в проц-се.
A/N: Рассказ не альтернативная реальность, а скорее всего пропущенная сцена, которая могла нарисоваться только в жутком воображении любителей слэша. Основано на том что демонология различает два вида одержимости: possessio и obsessio, «овладение» и «осада». Т. е., иными словами, удачное овладение и незавершенная или неудачная попытка попасть внутрь. В первом случае демон овладевал своей жертвой изнутри, парализуя ее волю; во втором случае он мучил и изводил ее, оставаясь все же вовне, так как войти внутрь человека ему по каким-либо причинам не удавалось. На этом и держится равновесие мира, что есть те, кто просто готовая почва для одержимости и есть те, кто только добровольно может себя «им отдать».
От автора: Это «типа как» подарок одному хорошему человек. Знаю, ты ожидала немножко другой сюжет, но тот, я не смогу выложить, по крайней мере, сейчас, а это просто для тебя, мы когда-то это обсуждали. Надеюсь, это тебя развлечет.
Часть I.
читать дальше
- Кажется, он пришел в себя?
…определенно…
- Знаешь, который час, скотина?
Он попытался моргнуть и приподнять отяжелевшую голову.
- Ужасно, что пришлось приложить силу, но ты сильно нас расстроил! – В голосе говорящего слышится притворное сожаление.
…что-то блеснуло перед глазами…
- Ты вынудил нас, бросив нам вызов!
Нет-нет…только не это: темнота одолевает его…
… десять секунд, двадцать, тридцать…
- Думаю, ему можно развязать глаза.
- Без проблем!
…о, господи, он не ослеп - это повязка туго давит на веки…
Резкий свет дневных ламп не дает сфокусировать взгляд. Он с остервенением моргает ресницами, пытаясь прогнать темноту в уголках глаз, вытолкнуть как несносную порошинку, попавшую туда, а страх, тем временем, прыгает в горле, подобно рыбацкому поплавку на гладкой поверхности пруда…
Жалюзи на окнах зашторены неплотно, и первые утренние лучи прокладывают себе дорожку сквозь прорези, оставляя яркие полосы на грязном коричневом линолеуме комнаты. Пустая бутылка из-под виски валяющаяся на полу, отражает в граненной поверхности стекла мерцающий мягким неоновым светом экран телевизора, с мелькающей в нем картинкой кота Сильвестра, пытающегося убить канарейку Твити…
Поведя плечом - он ощущает жесткую поверхность дешевого мотельного стула. Рука привычно дергается в поисках оружия - многолетняя привычка: следующее мгновение может быть решающим, попробовать достать, дотян… - наручники на запястьях и лодыжках напоминают о себе с тихим стуком, еще плотнее впиваясь в тело.
- Ты что, решил проверить мои рефлексы? – в раздавшемся позади голосе слышится ярость.
- Оставь это, - прямоугольная, неправильной формы человеческая тень, накрывает его, приближаясь вплотную. Крепкая мужская ладонь сжимает плечо, выворачивая сустав с такой силой, что темнеет в глазах.
- Ты считал, что раскусил нас, заставил играть по собственным правилам? – рука сильнее смыкается на суставе, заставив боль на мгновение застить ему взгляд…
…мускулы ноют от напряжения…
Их трое. Нет, он ошибся, четверо: лица неподвижны, и только огромные черные глаза пристально наблюдают за каждым движением, за каждым вдохом и выдохом его измученного тела...
...четверо: темноволосый, притащивший его сюда, девчонка…его взгляд останавливается на спутанном шелке ее волос так похожих на Сэмовы, перемещается на темное неровное пятно на щеке, потом ниже, на плавный изгиб груди, подрагивающей под тонкой тканью белой рубашки, запачканной порохом от выстрела и кровью из раны… и два мордоворота… от обоих за версту несет перегаром… Эти ничтожества даже не стоят того, чтобы марать об них руки…
… жирдяй и карлик…
Девушка кладет руку ему на бедро. Маленькая симпатичная блондинка, с улыбкой такой же фальшивой, как и ее темные бездонные глаза:
- Мне сказали, что их видели на дороге.
…всепоглощающее спокойствие вливается в душу, унимает страх и разгоняет сомнения…
- Ну что, Джонни? - Девчушка наклоняется к нему так близко, что пленник видит свое разбитое лицо в ее стеклянных расширенных зрачках.
- Нам нужен кольт! Не заставляй нас причинять зло твоим малышам. Мы ведь можем разойтись по-хорошему. Подумай! Это ведь наша война и они здесь абсолютно не при чем. – Она запускает руку ему в волосы, поглаживает затылок.
– Мы можем договориться, - тёплая рука на шее, - ты нам кольт - мы не тронем твоих малышей. Жаль будет, если их придется убить!
- А что будет со мной? – это звучит равнодушно и глухо.
- Ну, милый, насчет тебя не могу ничего обещать. Ты так долго ЕГО искал, что и ОН заинтересовался тобой.
Он криво усмехается, обнажая белые зубы в улыбке:
- Иди куда подальше!
Мускулистая рука, стоящего за его спиной темноволосого мужчины мгновенно перемещается вверх, нешуточно сдавливая горло:
- Не зли меня! - Черные волосы парня еще сильнее подчеркивают резкие черты худого лица и узкую прорезь злого рта.
…хлопок…
Заныла челюсть, онемели скулы. В ушах раздался пронзительный звон...
Жирдяй бьет с такой ненавистью, что у пленника стукаются зубы, а голова запрокидывается набок, угрожая вот-вот оторваться как у сломанного манекена.
Пот, смешиваясь с кровью из сломанного носа, и треснувшей губы, капает на рубашку, оставляя желтовато-бурые разводы.
Прежде чем Джон успел открыть рот, что бы сделать судорожный вздох, толстый снова занес над ним руку.
Удар. Еще удар…Щелчок…
В глазах гаснет свет.
…смех…шепот-шепот-шепот…смех…
_____________________________________________________________________________
…сентиментальная музыка, пьянящее шампанское… как он возненавидел все это…
…ее воздушное шелковое платье сверкает хрустальной отделкой искрящихся кружев, а он так похож на восторженного петуха, такой же напыщенный и такой же счастливый… так начиналась их новая семейная жизнь, по крайней мере, он так тогда думал…
…смех…шепот-шепот-шепот…смех…
_____________________________________________________________________________
Вот дерьмо! Когда сознание возвращается в следующий раз, он чувствует солоноватый вкус крови на разбитых губах.
В голове гулко ухает пульс, выбивая барабанную дробь, а сухожилия рвутся от неестественного положения вывернутых назад рук: запястья раздирают впившиеся в них веревки, пропущенные между ножками и спинкой стула...с петлей-удавкой на шее… грубый ворс натирает кадык… Тускло поблескивая, пара наручников валяется на столе, рядом с его кольтом 38 калибра…
Его пальцы осторожно ощупывают узлы на запястьях, пытаясь найти слабое место, но резкое жжение в разодранной веревками коже, при любой попытке слегка повернуть кистями, заставляет отказаться от своего намерения. Что он может сейчас? Будь у него кольт он все равно не успел бы им воспользоваться - разрываемое болью тело не слушается, запястья кровоточат, а ноги налились свинцом.
Их трое...
Сколько же он был в отключке? Час, полтора? Что сейчас, день или ночь?
Мочевой пузырь дает о себе знать, требуя похода в туалет…
Девица усмехается, помешивая тонкой ложечкой кофе, бросая на него уничтожающий взгляд.
…аромат приятно ласкает горло…
- Где они, Джонни? Мы все равно узнаем. - Она улыбается краешком губ, изгибая красивый алый ротик в сарказме: если бы боль обрела голос, то именно такой.
Черта с два! Слишком глубоко в сознании запрятано названия городишка, что бы можно было его вот так просто выудить.
- Позвони! – Блондинка подносит к его уху телефон. - Поверь, мы не станем обижать твоих крошек. Нам нужен кольт. Итак?
У него было достаточно времени, что бы обдумать то, что он собирается сказать:
- Пошла к черту, сучка! – Ему хочется выплюнуть эти слова, но губы словно приклеились одна к другой, схваченные тонкой кровавой коркой, и в ответ раздается лишь невнятное бормотание.
…нечем дышать и звенит в ушах…
Где-то глубоко внутри шевелится тревога, но прислушиваться к ней сейчас слишком утомительно. Девчонка продолжает что-то говорить. Ее лицо в полутьме кажется расплывчатым пятном, и он внимательно вслушивается в голос.
Он слышит нотки сожаления?
- Ну что?
В ответ только молчание и тяжелый упрямый взгляд.
- Кого ты, черт побери, из себя строишь?
Она могла бы и не спрашивать. Середина дня. Он молчит. И, ЕМУ, это вряд ли понравится. Девичье колено ударяет его в пах. Комната исчезает в голубой дымке раздираемой изнутри боли, обжегшей до самых лодыжек.
Стул с грохотом падает назад, увлекая за собой пленника…
- Тупой охотник! Мир мог бы быть твоим. Теперь ты умрешь, окончательно и бесповоротно.
Это звучит пафосно и смешно.
Он чувствует, как рука шарит в его карманах, слышит звон ключей.
…дышать, дышать, не терять сознание!..
Он приходит в себя от воды сплеснутой из стакана в лицо. Сколько времени прошло? Минута? Две? От ударов гудит голова. А они не спешат. Комната кружиться, то, наполняясь людьми, то, опустошаясь, и оставляя его в полном одиночестве. Через распахнутую дверь гостиной, с пола, ему видна огромная кровать, окно, открывающее вид на пожарную лестницу и… весь арсенал его «детки» сваленный бесформенной кучей на обтрепанное покрывало кровати.
Он слышит удары свого сердца, облизывает потрескавшиеся губы, судорожно пытаясь проглотить редкие капли воды, что бы хоть как-то унять сухость во рту. Что-то не так. Время затягивается, и они явно кого-то ждут.
- Знаешь, я многих повидал, но ты, это нечто особенное, - черноволосый…кажется, она называет его Том… улыбается своей змеиной улыбкой. – Такие как ты, или слишком смелы, или слишком глупы. Я предпочитаю думать, что глупы. Только такой решился бы подсунуть нам пустышку!
Пленник рассмеялся. В изумлении демон уставился на него. Их глаза на мгновение встретились, и охотник пожал плечами: он нисколько не жалел о своем поступке.
- Подними его!
С ловкостью горного козла, толстый ринулся поднимать человека с пола. Пыхтя, с силой потянул за прекращенные веревки, ставя стул с охотником на место.
Веревки врезаются в горло, оставляя яркие красные борозды. От резкой боли связанный сипло кашляет, сплевывая кровавую слюну на пол.
- Не дергайся, а то получишь по шее, - жирдяй крепко сжимает воротник его рубашки, рука заносится для удара. Он тупо кивнул, язык превратился в ватный тампон.
… болели ребра, вероятно, его пару раз ударили ногами…
Темноволосый заходит со спины, схватив рукой за челюсть, отводит ему голову назад, обнажая яремную вену. Слышится резкий щелчок пружинного ножа, и Джон ощущает на горле острое и холодное прикосновение. Чуть левее и лезвие ножа упирается пленнику в кадык. Адамово яблоко болезненно дергается, но не похоже, чтобы демон собирался пускать нож в ход прямо сейчас.
…мысли путаются, цепляясь за боль…он еще не знает, как возненавидит это слово…он не видит своего мучителя, но затылком чувствует его взгляд на себе…
– В тебе есть пара маленьких слабостей, которые бросаются в глаза. И в этом заключена для нас немалая часть твоего «обаяния», - выудив из кармана носовой платок, темноволосый прикладывает его к подбородку пленника, промокнув, стекавшую из уголка рта красную струйку.
Прикусив губу, Джон Винчестер смотрит на пятно, растекающееся по платку:
- Ты, однако, горазд трепаться, как я погляжу.
- Гляди, гляди, - парень наклоняется к его уху: запах бурбона, смешанный с запахом воды, отдавая водорослями, рыбой и еще какой-то гнилью, обволакивает сознание Винчестера, резко ударяясь ему в ноздри.
- Ты слишком дорого нам стоил и твое место рядом с нами, но я не отпущу тебя раньше, чем получу эту парочку и кольт, - темноволосый хлопает его по плечу так, как будто сказал что-то смешное.
- И поверь, у нас есть для тебя сюрприз. - Пальцы парня сжимают ему горло, стискивая кадык, еще сильнее запрокидывая голову назад, заставляя глотнуть ртом воздуха. Что-то липкое и холодное вползает внутрь, поднимаясь от ног к животу, и лапа с острыми отточенными когтями сжимает сердце. Как в тумане, краем глаза, он видит черный блестящий дым, струящийся по белой кафельной стене и бесформенное грузное тело толстого заваливающееся на пол…
Черт…черт…только не это… только не так…
_____________________________________________________________________________
- Тише, ты как медведь на ярмарке! О, господи, где ты только учился и чему тебя только учили?
- Тише, тише! Не могу я тише! Я и так в этом костюме еле ноги переставляю.
- Ну, прости, костюма Санты у них не было!
…………………………………………………………………
- Я в детстве мечтал стать пожарным!
Младший смотрит недоверчиво, сквозь зеркало каски, по привычке прищурив один глаз:
- Ты?
- Да, классная работенка! Эх, ну что, начнем?
Он не успел спросить: «Ты уверен?»
Вопль Дина исторгся неожиданно, закладывая уши, и перекрывая вой сирены:
- Пожар!
Часть II.
читать дальше…мать твою, что это? Как мог он так оплошать и притащить сюда брата? Разве этому я тебя учил? Разве этот год не заставил тебя посмотреть на все по- иному? Ну же Дин, вставай! Вставай, черт тебя побери! Вставай, сукин ты сын! Перенеси вес на правое колено, обопрись ладонью об пол … кувырок в сторону и ты на ногах… не позволяй сбить себя… ты единственная надежда для брата и…
Страх едкой кислотой пробежал по жилам, охватил все тело жгучей болью, заставил сердце биться быстрее, и оно судорожно заметалось, задергалось, словно кто-то пытался вырвать его из груди. Желание сорваться с места и стремглав броситься на помощь как бывало ранее, было настолько сильным, что по спине прошелся озноб...
Господи, Сэм...
Блеснув в лучах ламп, с глухим щелчком выскочило лезвие, сверкнув, как туловище змеи, нацеленное в горло его младшенького. Это стало роковой ошибкой нападавшего. Прежде чем лезвие прошло полпути до своей цели, рука с серебряным кольцом на тонком пальце, вцепилась в запястье противника, резким движением вывернув предплечье мужчины. Нож со звоном упал на пол. Человек завизжал: его кисть неестественно болталась.
- Ублюдок! - завопил он. - Ты сломал мне руку!
На лице сына появилась сухая ухмылка:
- Тебе повезло, что это была не шея.
Несмотря на прозвище, что Винчестер дал этому уроду за маленький рост - карлик, парень, при таком щуплом телосложении, оказался неожиданно проворным и выносливым. Даже отброшенный секретным приемом пехотинца назад, приемом, который Дин освоил еще в десять лет, это подобие человека сумело перехватить руки сына за запястья и оторвать их от своего горла. Потом жестко ударило парня ногой под колени, с довольной улыбкой наблюдая, как мальчишка со стоном валится на пол.
Господи… Только сейчас он понял, как за последние несколько месяцев отвык «постоянно» видеть такие сцены, «отвык» от вида крови своих детей..
Вот Винчестер! Вот она твоя реальность!
Звуки сливаются, смешиваются, путаются, и снова нечем дышать, и вот теперь Джон пугается по-настоящему.
Еще секунда - голова младшего сына дернулась, зрачки расширились от ужаса, занимая почти всю радужку целиком - и темноволосый распластывает его взглядом, пришпилив как насекомое к стене, рассматривая все с тем же, ничего не выражающим лицом.
..не смей сдаваться, ты не тряпка, что бы вот так валяться на полу. Подымайся мать твою! Подымайся! …ты нужен нам…
…Дин выбросил вперёд правую руку, но это не спасло его от падения, и чудовищного удара лицом об грязное покрытие комнаты…
… Удар, еще удар, еще… А-а-а!
…болезненное “фак ю!” Дина и глухой хруст, будто сломалась сухая ветка - каблук темноволосого от души врезался в челюсть старшего сына…
Воспользовавшись моментом, мордоворот ломит парню руки за спину.
Сэм!…
Улыбка искривляет губы Тома, и Сэмми боком заваливается на грязный линолеум комнаты с высоты своего двухметрового роста.
_____________________________________________________________________________
Краем сознания, сознания, которым демон позволяет ему видеть, Винчестер наблюдает жалкие потуги Дина - попытки разорвать на запястьях веревку.
Но, крепкая рука Тома не позволяет ему это сделать, схватив мальчишку за шею и резко отдёргивая назад.
Джон видит, как карлик вскидывает кулак и с силой врезается в солнечное сплетение парнишки. Мальчишка бы согнулся пополам, если бы не железная рука, обвившаяся вокруг его горла и удерживающая парня в вертикальном положении.
_____________________________________________________________________________
- Ты не понял! – мурлыкает Мэг обращаясь к Сэму и, тряхнув головой, откидывает со лба светлые пряди.
Джон чувствует, как застывает его лицо, словно покрываясь коркой льда, но сделать ничего не может. Он ловит на себе взгляд темноволосого Тома - демон улыбается ему бездонными черными глазами.
- Мы легко можем сделать с тобой и с братом все, что захотим. Но, эти Ваши методы,- она делает театральную паузу, - методы людей лишенных воображения. После такой топорной работы вы бы не уважали стоящий за ней интеллект! Да и мы бы не получил никакого удовольствия.
Дин хмыкает, процеживая сквозь зубы грязное ругательство.
На какое-то мгновение на ее лице появляется смятение. Глаза, отражающие дневной свет, ярко горят - то ли оттого, что ей доставляет удовольствие наблюдать, как он нервничает, то ли от разгоравшейся в ней похоти – Джон не может понять, отчего.
- Не сопротивляйтесь, мальчики. Делайте, что я говорю, и мы, быть может, оставим вас и вашего папочку в живых. Быть может.
- Чего ты добиваешься, Мэг?
- Ничего особенного, милый. Хочу получше вас узнать. - Она поправляет рукой мелкому челку.
Дин видит, как напрягаются плечи «его» Сэмми в желании инстинктивно отклониться, увернуться от назойливой руки демоницы, и только боязнь загреметь со стула со связанным и руками и ногами, удерживает инстинкты его брата «на месте». Она обходит стол с противоположной стороны, приближаясь к нему:
- И чтобы ты меня узнал.
Дин видел глаза демонов много раз у многих, расширенные, черные, и уж, совсем не думал, что они могут быть кроваво-красные со зрачками размером с пуговицу.
Мэг улыбается, наслаждаясь отвращением на лице Джона Винчестера. Ее пальцы медленно передвигаются на трогательно-беззащитный бугорок за ухом его младшего сына, потом сползают немного ниже - на шею.
Едва слышно, но так что бы старший Винчестер смог разобрать, она шепчет, обращаясь к Джону:
- Ты понимаешь, что я могу убить его в любой момент? Просто нажму вот здесь - и все, он и пикнуть не успеет. - Зрачки ее расширяются, а грудь высоко поднимается от глубоко вздоха. Внезапно, она прижимается губами к губам его сына, языком раздвинув зубы, проникнув внутрь быстрым толчком.
От неожиданности «малыш» конвульсивно дергается, как будто огонь обжег ему горло.
С медлительной осторожностью она отодвигается и смотрит на Сэмми сверху вниз:
- Теперь понимаю, почему тебя так ревнует Дин. Ты симпатичный... и даже очень. Может быть, его привлекает твое красивое тело?
Она негромко рассмеялась.
Понизив голос почти до шепота, хрипло произнесла:
- Ну что ж мальчики, решать Вам. Кто из Вас сделает это.
Не смей Дин не смей, не смей соглашаться, не делай этого…
С демонами нельзя договариваться - демоны лгут… что за чушь он несет?! … просто не смей!....
- Ну же мальчики! Хотелось бы позабавиться! Ваш папочка доставил нам слишком много хлопот, уж очень хочется его проучить. Да и на Вас, мы потратили слишком много времени.
Ему показалось или Дин дрожит мелкой дрожью?
- Нас много. И мы могли пустить Вашего папочку по кругу, но правда, это будет уже не так интересно. Мы не садисты и придумали кое-что другое. Вас двое, право выбора за Вами.
Он физически ощущает, как взгляд младшего сына скользит по его лицу, по желтовато-бордовому синяку под глазом и опухоли на переносице:
- Я согласен.
Сэм?! Ему показалось или он задохнулся? Нет, Сэм, нет, только не это… живот скручивает в тугой узел…
- Странно, что я ни капли не удивлена. Почему-то я была уверенна, что это будешь ты, Сэмми.
- Для тебя, я, Сэм, - это было сказано на автомате.
Лицо Дина исказилось от бешенства:
- Нет, Сэм, не смей, слышишь, даже думать не смей об этом! Только не ты!
Он вколачивал в это Дина годами, не дай, не смей, не потакай, защити, ты старший, ты сильнее. Ты просто обязан быть сильнее!
Сэм выдает Дину нетвёрдую улыбку:
- Все в порядке. - Он поворачивает голову к Мэг, уголок его рта кривится вниз:
- Мстишь за то, что мы пытались тебя убить?
- Это было бы слишком просто! Знаешь, я могла бы много рассказать тебе о твоем папочке, но предпочитаю, что бы ты все увидел сам.
А темноволосый уже подступает поближе к младшему сыну.
Наблюдая как он приближается, Сэмми застыл, словно изваяние, и только зрачки глаз расширились, а губы приоткрылись. Ослепший от бешенства, оглохший, потерявший рассудок, Джон видит, как мужская рука накрывает пах его ребенка, широкой ладонью поглаживая сквозь джинсы, оценивая, изучая. Ярость и отвращение переполняют Винчестера изнутри.
Он видит, как цепенеет привязанный к стулу Дин.
…расслабься, Джон Винчестер… я знаю все твои желания…
…это демон? так бесцеремонно вторгся в его мысли?....
Взгляд Джона невольно останавливается на губах Мэг и тошнота подкатывает к самому горлу. Джон судорожно сглатывает, потому что в эту минуту демоница наклоняется и целует его – жадно и требовательно, царапая ногтями кожу над ключицей.
- В чем дело, Джон? – она улыбается, и от этой улыбки холодеет внутри, а сердце начинает колотиться о грудную клетку, норовя выскочить наружу. – Разве тебе не нравится?
- Но, это было бы слишком просто… - Она опирается грудью на плечо охотника…
Он уже знает их выбор… и как назло, под рукой никакого оружия. Остается единственный выход: попытаться отговорить, убедить отказаться от своего намерения… ради них он готов на все… он готов унижаться…
Молчание становится невыносимым…
Часть III.
читать дальшеДжон четко помнил, когда это началось, когда страх за младшего сына стал таким неистовым, что любая угроза, будь то невинный порез, синяк, а позже, ствол сорок пятого, наставленный на его ребенка, или как сейчас, рука демона-пидора, лапающего его сынишку, доводила его до состояния неистовой агонии, когда «защитный покров» слезает как чешуя, слой за слоем, обнажая все нервы и чувства. Когда-то давно, когда ладони уже не болели от старых ожогов, и Дин все так же не спал ночами, а мотели стали называться младшим сыном “домом”, он впервые понял что это такое... страх за ребенка…
…Ножи у Бобби всегда были в отличном состоянии – то, что надо. Джон уже положил куриное филе в шипящее масло и собирался почистить картошку. Занятый своими мыслями, мужчина не слышал, как открылась входная дверь: просто внезапно почувствовал - волна холодного воздуха обдала шею, и кто-то дотронулся до его руки. От неожиданности он вздрогнул, и этого было достаточно для того, что бы сработал инстинкт элитного морпеха. Его реакция, оттренированная до автоматизма, была мгновенной и бессознательной: повернулся, рывком выбросил вперед руку с зажатым в ней ножом.
Острое лезвие легко, словно в масло, вошло в того, кто пробудил его защитные рефлексы.
Молниеносное, точно рассчитанное движение исключало любую возможность обороны со стороны противника. Джон скорее “почувствовал”, чем увидел “противника”: малыш отшатнулся по инерции, широко раскрытые глаза потемнели от боли. Кровь яркой полосой растеклась по светлой курточке, пачкая ремень закинутого за плечи рюкзачка. Отшвырнув нож, Винчестер порывисто раскинул руки, что бы подхватить сына и не дать упасть на пол.
- Папа... – Мужчина ощутил теплое дыхание пятилетнего ребенка, проникшее ему под рубашку, и содрогнулся. Ресницы мальчика затрепетали и опустились. В тот же момент жизнь для Джона остановилась. Все тело взмокло, ноги одеревенели и перестали гнуться…
Все остальное он помнил как в кошмарном сне.
Вот он выдергивает шнур из розетки выключая микроволновку; вот усаживает сына в джип; вносит в белую приемную больницы и ругает медсестру сначала за медлительность, потом за неосторожность – снимая рубашку она причиняет Сэмми боль. Вот, наконец, появляется и доктор. Порез на детской груди оказывается не слишком глубоким и не представляет опасности для жизни. Лезвие ножа прошло всего в нескольких миллиметрах от артерии и по счастливой случайности не задело ее. Отец не выпускает сына из своих рук даже тогда, когда дежурный врач осматривает, промывает и зашивает рану. Джон так и не понял, как смог тогда выкрутиться, отвечая на вопросы копов и персонала больницы об инциденте…
И вот, они снова в джипе. Он везет Сэмми домой. Всю дорогу Винчестер не открывает рта, не произносит ни слова, только крепче прижимает к себе малыша.
Дома, у Бобби, до смерти напуганный Дин смотри на него ясными зелеными глазами:
- Не твоя… вина, - он выговаривает это уверенно и твердо для своих девяти лет, и Джон морщится и вздрагивает, впервые слыша эти слова.
Сколько раз он услышит их потом…
И как легко было поддаться и поверить в них…
С Дином ему слишком легко, слишком… Но так ли это? Он не причинил ему боли, однако осознание своей полной беспомощности перед старшим сыном вызывает у Джона странное, будоражащее чувство.
Его губы скользят по макушке Дина, словно принося извинения.
Он знал, что Сэмми забудет о происшедшем: слишком мал, слишком много впечатлений от разных мест и незнакомых лиц. Но, Дин! Его старший не забудет то, каким опасным он может быть, как не забудет и он.
Джон берет руку младшего сына в свою и считает пульс, трепыхающийся под его пальцами. Жалящая боль пронзает ладонь и эхом отзывается в голове. Он один во всем виноват. И другого, ему, наверное, не дано...
Он запрещал себе думать об этом и часто так удачно, что резкость в словах, за которую прятался страх обидеть своего ребенка, часто воспринималась сыновьями как отчуждение и холодность отца, стремление во всем довести их до совершенства, сделать настоящими солдатами. Он стал вести себя так, будто был посторонним человеком, командиром, отдававшим приказы и требовавшим безоговорочного подчинения. И с каждым годом это у него получается все лучше и лучше. Жизнь заставила его выучить одно основное правило: что бы ни случилось, никто не должен знать насколько ему важно их благополучие. Оплошность, любая промашка, и они станут его ахиллесовой пятой. И вот тактика, которой он придерживается все эти годы, принесла свои плоды. Отчужденность по отношению к сыновьям, заставила их как птенцов в гнезде жаться друг у другу. Мальчишки стали более чем неразлучны. Но…
Он закрывает глаза и видит перед собой суровое худое лицо пастора Джима на воскресной мессе…
Святой отец окидывает охотника проницательным взглядом, будто смотрит насквозь, но от комментариев воздерживается. И все же, Джон морщится, как от зубной боли, когда воспаленные ночным бдением над псалмами (или над заклинаниями?), глаза пастора второй или третий раз за сегодняшнее утро останавливаются на его видавшей виде рубашке, небрежно засунутой под пояс брюк.
Прошло много лет, с их первой встречи, а у падре все такой же настойчивый взгляд, и голос… такой же “женский” для пастора… чье красноречие на субботней проповеди приводит прихожан в состояние Богоугодной экзальтации. Буравя охотника серыми серьезными глазами, тоном учителя, выговаривающему непослушному ученику, слуга Божий в сотый раз повторяет:
- Ты часто оставляешь их одних, Джон. Мальчики растут, и.. – здесь пастор делает многозначительную паузу, охотнику так и мерещится, что сейчас святой отец вскинет руку и осенит его крестным знамением, со словами изыди Лукавый, но Джим просто минуту мешкает, подыскивая «нужные» слова и…огорошивает Винчестера - они слишком близки, слишком…Сильнее, чем должны бы быть братья.
Джон не знает, сколько времени проходит, пока он в оторопи, сидит на ступенях солея, и пытается сложить все картинки мозаики воедино, увидеть то, что могло пройти мимо него. Ему нечего сказать. У него, кажется, кончились слова. Джон просто тупо смотрит на широкие ладони святого отца - тот перебирает эбонитовые четки, прокручивая шарики не спеша, спокойно, с тихим стуком добавляя один к другому: клац, клац, клац…
Это тихое клац, выводит Винчестера из себя, рывком поднимая на ноги.
Он не хочет верить, нет…он не может верить!...
Но обвинительный взгляд Джима: не досмотрел, слишком много охоты, слишком мало был рядом - красноречивее любых слов и…тогда Джон срывается, переходя на крик, эхом отражающийся от мрачных стен храма и петляющий в закоулках среди надгробий и гранитных Пап: “Какого чёрта, чем занимается Дин, и вовсе неважно, где находится Сэм, главное, что ребята живы-здоровы, а что связывает их, трахаются они или нет - не играет для него никакой роли”. И это святая правда. У всех есть свои маленькие тайны и секреты. Свои скелеты и страхи, забытые на задворках и запертые в самых темных шкафах подсознания. Даже у него… даже у него…
Но Джим смотрит мягко, как на непутевого ребенка и это еще сильнее заводит, заставляя выкручиваться, искать нужные и “правильные” слова в защиту своих сыновей.
Страхи...
Самое страшное, не то, что он услышал, а то, что ему кажется, что Джим знает его страх, страх который может выплыть на поверхность в самый неподходящий момент.
Возвращаясь в тот вечер домой, он напивается в баре, хотя понимает, что в словах пастора так же мало правды, как и в его, в поддержку его детей.
Алкоголь обычно обнажает то, что каждый прячет в себе как можно глубже:
- Сука, - он цедит это сквозь зубы, проклиная Джима всеми имеющимися в арсенале “словами” и лупит кулаком по стойке так, что одна из рюмок опрокидывается, и бармен неодобрительно смотрит на очередного выпивоху из-под кустистых бровей, - чертов святоша, которому ни до кого нет дела. Пидор, который не может найти себе подходящую бабу…
После той поездки к пастору он становится замкнутым и угрюмым, и явное намерение Сэма взять его измором насчет учебы в Стэнфорде уже не вызывает в нем приступа былой затаенной ярости. Он спокойно выслушивает от сына несколько нелицеприятных вещей в свой адрес, о которых, вне всякого сомнения, предпочел бы не знать. И так же спокойно вскрывает конверт с приглашением на учебу, после чего аккуратно заклеивает, стирая все следы вторжения и небрежно засовывает в кипу “свежих” газет.
Джон твердо знает, что пастор не прав, но так же знает, что лучше будет, если Сэм поедет учиться…
И вот сейчас, здесь, среди этих не-людей, он снова слышит абсолютно ровный голос младшего сына:
- Что я должен сделать?! – И чувствует, как воздух вдруг словно выдавили из легких.
Черт возьми, нет…
- Не так быстро, малыш. Не так быстро... – прищуренные глаза Мэг, все так же призывно блестят. Ее грудь, с отчетливо вырисовавшимися сосками, мягко трется о плечо старшего Винчестера.
Ему понадобилось лишь пара секунд что бы понять, что сейчас будет…
А демон внутри него уже извивается и шипит: уже дал про себя знать - тронул центр удовольствия в коре его головного мозга. Джон, тот Джон, что заперт внутри и подчинен воли чужого разума вздрагивает, как от электрического разряда - он ощущает - это смятение и подчинение - будто сняли черепную крышку и закачали в обнаженный мозг огромную порцию эндорфина.
- Не спорю, - глаза демоницы, сужаются еще сильнее, придавая ей томно- расслабленный вид, - твой папочка очень сильно любит своего Сэмми. - Ее ноготки еще сильнее царапают кожу охотника в расстегнутом вороте рубашке, оставляя ровные красные борозды и сползая от ключицы вниз…И вот, уже раскрытая ладонь поглаживает его грудь:
- Но ведь тогда вы бы не были людьми, если бы все было так просто.
…он понял, что это только начало… страх уступает место ужасу…
…страх… тот самый потаенный, скрытый страх, его страх…
Спина Винчестера напряглась так, что мышцы затрещали, бедра непроизвольно дернулись вверх, в пустой воздух. Джону хотелось кричать, умолять, но вместо этого тот, “другой” внутри него, сказал:
- Крошка, может начнем?
Еще пару минут, и Джон свободен, веревки громоздкой кучей лежат на полу…
Часть IV.
читать дальшеОн сделал… как было сказано тем…“другим”…
Хрипла дыша, Джон валит его на стол…
Слышится треск рвущейся молнии, шорох джинсов, еще секунда и тело сына распластано на гладкой пластиковой поверхности. Он запускает пальцы ему в волосы, оттянув голову назад и заглядывая в глаза. Там был страх.
…его горло сжимается, когда Сэм тупо смотрит на него и вдруг содрогается…как содрогнулся когда-то Дин, видя окровавленного Сэмми на его руках..
Малыш видит: брат резко дергается влево, как от короткого удара током, когда ладонь отца сгребает его обтянутую джинсами промежность.
- Ну же, мальчик, расслабься – Джон говорит это тихо, слегка подрагивая бедрами, сильнее стискивая руками талию сына.
- Отъебись от меня, - сын снова дергается в сторону.
Отец ворчит что-то нечленораздельное, и Сэм улавливает слова:
- Представление начинается.
_____________________________________________________________________________
Я убью тебя, мразь!...
Самодовольное лицо черноволосого мелькает перед ним словно в дымке.
Ему кажется, что он кричит, но на самом деле губы не произносят ни слова… а тело реагирует помимо воли…
Он чувствует как наливается привычной тяжестью пах…
Он доберется до него, доберется.. о нет.. он не позволит ему отправиться в ад… он позволит этому ублюдку жить достаточно долго…он сам создаст ад для него… здесь… на Земле … ад.. по сравнению с которым, он проклянет всю свою дьявольскую сущность… он доберется до них… до каждого из них…
Он слышит, как тяжело дышит и хрипит Дин, пытаясь вырваться из кольца отцовских объятий:
- Не надо, папа, не надо, остановись. Что ты делаешь?
От этих проклятых рук на его заднице, к горлу Дина подкатывает тошнота. Его лицо кривится, он задыхается, и, кажется, сейчас просто сблюет на стол.
- Прекрати, прекрати!
Тело мальчишки извивается, пытаясь ослабить хватку, пытаясь вывернуться, выдернуться из этих похотливых чужих незнакомых рук. Дин неистово дёргает запястьями и веревки натягиваются, оставляя красные отметины. Но отец сильнее. Сильнее и крепче. И вот уже пальцы насильника ловко подцепляют пряжку, неторопливо ослабляют ремень. Руки проскальзывают внутрь, забираясь все глубже и глубже под ткань джинсов.
Нет, только не это, только не это… что ты делаешь?!... не смей, слышишь.. очнись Джон.. ну же! Очнись!... не смей мать твою… не смей мразь… остановись… убью тебя сука … кастрирую блядь…
А руки уже шарят, поглаживая, сдавливая пах сына.
- Что ты делаешь, тварь? Отвали! – Дин беспомощно дёргается, но никуда не может деться, прижатый навалившимся сверху телом.
- Шш, Дин, всё хорошо. Ты же не думаешь, что папочка причинит тебе вред? Расслабься малыш. - Поигрывая бокалом, Мэг обходит стол с другой стороны, наклоняется над распростертым телом, запускает руку за воротник рубахи пленника, кончиками пальцев поглаживая пульсирующую вену на шее. Но уже через миг бесцеремонно хватает за короткие стриженные волосы, заставив посмотреть на себя, и впечатывает горячий влажный поцелуй в юношеские губы:
- М-м… Какой сладкий! Твой папочка тебя не обидит, - девичьи пальцы стискивают подбородок.
Дин вздрагивает и пытается отстраниться, но отец просто вжимает его в стол мертвой хваткой.
- Черта с два! – эти слова вылетают из Дина резко с тихим отчаянием. Страх подогревает его и он остервенело крутится, пытаясь выдернуть руки из веревок.
…он видит в ее глазах порочное ликование… он чувствует, как тело сына выгибается под ним, виляя задницей, пытаясь выскользнуть, съехать на пол… как взмокла рубашка его мальчика…видит, как сын резко крутит шей, двигает мышцами, пытаясь вывернуться и взглянуть на отца…
И внутренний голос:
- Кого ты, черт побери, из себя строишь? Ведь ты всегда хотел этого! Всегда!
Неистовое желание убить, раздавить тварь, ураганным вихрем сотрясает все его тело, прерывая дыхание и заставляя напрячься каждый мускул. Джон видит, как правая рука Дина с силой сжимается, накручивая на себя веревку, раздирая кожу между большим и указательным пальцем в кровь, пытаясь оторвать… выдрать ее с мясом от ножки стола..
…он слышит раздирающий душу… его душ… крик младшего сына:
- Отвали от него, ты, сраный урод! Не надо, папа!
Что не надо?
Что не надо, Сэмми?
Мысли завертелись, подогреваемые и гонимые демоном, вторгшимся в его сознание, вытесняя чувства и осознания реальности, нашептывая, напевая, говоря: “Вспомни, Джон! Вспомни!”, возвращая к тому, что иногда в пьяном угаре мучило и не давало ему покоя…
____________________________________________________________
Наверное, он сильно нажрался…
Некоторым пьяницам мерещатся розовые слоны, ему - белокурая женщина, напоминающая Мэри…
А тогда…
Тогда ему померещилась рука младшего сына, слишком долго, слишком интимно, покоящаяся… на заднице старшего…
***************************************
В тот злосчастный вторник, Джон не находил себе места. Вот уже больше шести месяцев Винчестеру удавалось удачно скрываться от своих детей: страх подставить ребят, страх, что демон может “надавить” на него с “помощью” мальчиков, заставлял Джона переезжать из штата в штат и быть либо на шаг впереди, а чаще, просто идти следом за своими детьми, пока…
Пока работа не привела их домой…в Лоуренс… штат Канзас.
На физиономии женщины, которую Винчестер в шутку прозвал “черной сатаной” за непокорный сметающий все на своем пути нрав, блуждала досада:
- Они в тебе нуждаются, Джон! На раздумья уже нет времени! Ты не можешь вот так, все время скрываться от них! Чем тебе помочь?
Винчестер недоверчиво смотрит на мисс Мосли, так, как будто не слышал ранее, что бы женщины говорили подобные слова мужчинам.
- Ничем, спасибо. Я справлюсь сам!
“Ах, да конечно, он справится САМ”, - Миссури говорит это с плохо скрываемым сарказмом.
Продолжает: “Еще бы, ведь все сложилось удачно: ведь это благодаря стараниям и опыту Джона, призраки, пришедшие из ада вслед за Желтоглазым были отправлены обратно, и благодаря отцу - ребята выбрались живыми из передряги!”
Но, как и в тот, другой раз, Джон ничего не отвечает, не признает и не отрицает. Джон вообще не испытывает потребности в чем-то оправдываться. Ему и в голову не приходит перед кем-то в чем-то извиняться.
На ее темнокожем лице сверкают проницательные глаза:
- Ты мучишь себя и детей. Оставь это Джон, оставь. Дай другим продолжить эту войну.
Ему показалось или именно тогда Миссури в первый раз с жалостью посмотрела на него?
Тем же вечером, мучимый как все эти годы, гнетущим беспокойством и понимая, что Мосли права, он прохаживается взад и вперед под окнами дешевого мотеля, периодически растворяясь в пятнах света льющихся из комнат; мотеля, где остановились его сыновья.
Его «Импала» стоит на месте. На колесах красуются совершенно новые покрышки с толстым протектором и блестящие стальные диски.
Дин. Как ему это удается? Он не высылал ему денег. Его сын был удивительным мальчиком. Во многом.
Джон прохаживается взад и вперед, глотая время от времени виски и совсем не ожидает увидеть то… что видит сквозь неплотно зашторенные жалюзи комнаты ребят...
Он смотрит в темноту неподвижными глазами, пытаясь понять: Что же он проглядел? Мысль была неприятной, навязчивой и не давала покоя. Большой глоток горячительного напитка не помог успокоиться….
Да и не проблема это, в конце концов, какого черта так изводить себя?
Но картинка, подогреваемая словами пастора Джима четырехлетней давности, не дает возможности повернуться и спокойной пойти к себе в номер.
Не выдержав, он подходит и снова как вор заглядывает в окно.
На этот раз рука с выпивкой медленно опускается вниз…
Полураздетый, оседлав старшего попрек голой груди, его Сэм, интимным жестом наклонился над его Дином, почти касаясь своей челкой лица брата и ... дальше Джон уже не видит…
Ударившись со всего размаху о грязный асфальт, бутылка громко звякает, разлетевшись на десятки мелких осколков... …
Желание ворваться и надавать сыновьям захлестывает и застилает красной пеленой глаза - он отворачивается… хмурится… горько усмехается, сглатывая слюну- Винчестер никогда не поднимал руки на своих детей - было нестерпимым, оно жгло изнутри, выворачивая душу наизнанку, но здравый смысл, мысль: “Что это не может быть правдой!” заставляет его резко, на каблуках, развернуться и зашагать в сторону своего номера, увлекая свой страх и свои темные тени следом, не давая растворится и, не давая себе сорваться.
…Хотелось от души врезать им обоим…
На следующий день, “проспавшись” и проведя ночь с проституткой, вколачиваясь в нее, в пьяном угаре, на продавленной мотельной кровати, пытаясь выкинуть из головы картинку - он только усмехается собственному воображению, зная, что какие бы отношения не связывали мальчиков, они больше, чем просто семья, больше, чем просто братья, больше чем просто они. Что слишком глубоко, слишком сильно Дин любит младшего, что бы вот так опуститься на этот уровень и стать тем, кого Джон презирал. Презирал как мужчина, как человек, для которого порядок вещей в природе был строго определен и расписан так, КАК он должен быть.
Нет, он никогда бы не стал неистово призывать к расправе над ними, никогда бы не отвернулся от них, но для него – они - были нечто иным, чем-то или кем-то, над кем природа посмеялась, сделав чудовищную ошибку. Несчастными, обреченными на одиночество и негласное, никогда не произносимое вслух презрение. Он не был снобом: и среди охотников находились те, кто подсаживался к нему в баре, сраженный, как Эллен с сарказмом шутила: “Его неземной красотой”, а на самом деле - одинокие и уставшие путники, ищущие того единственного, с кем можно было бы разделить охоту и… свою никчемную жизнь… Хорошая зуботычина отвадила «стариков»- завсегдатаев искать с ним «контакт». Через пару месяцев, никто “из бара” к нему уже не лез.
Насчет охоты - Джон никогда не отказывал, но насчет жизни...
Желание Винчестера скрыть боязнь за детей сыграло с ним злую шутку - это стало достоянием всех: охотники были слишком “умны”, глупость и молодость долго не задерживалась в их рядах…
А демон нашептывает, показывая ту картинку…
Смотри Джон, смотри!
Проучи Джон, проучи!
Да, желание оградить детей, страх, привел к обратному результату... хотя…было еще кое- что.. что-то.. в чем Джон боялся признаться даже себе...
Сэм был просто Сэм. Если за Сэма, он готов был умереть, каждую секунду, каждую минуту своей никчемной жизни, то за Дина…
…для Дина…
Джон не замечал, как слово Дин постоянно слетало с его языка в компании Эллен и Бобби… как пастор снисходительно улыбался слыша имя Сэм, и задумчиво хмурился слыша имя Дин…
Джон не “обратил внимание” как Калеб… единственный из всех, кто в ответ на его “зуботычину ” просто послал его в нокаут… как-то, одним вечером, застругивая очередной кол и пожевывая сигарету, “не зло” отпустил сальную шуточку в адрес “обеспокоенного” папаши.
Говорят, что мужчины любят своих детей «через» женщин, с которыми они были….
Скажи кто-то об этом Винчестеру лет -атцать назад, он бы посмеялся и в недоумении пожал плечами. Но, видя этот темный ежик волос, ясные зеленые глаза, улыбку, слыша это краткое: “Да, папа”, Джон был готов на все. Сама мысль о том, что он мог бы причинить Дину боль была ему невыносима.
И вот сейчас… телу хочется “хрипеть”, сокращая мышцы живота и конвульсивно дергая бёдрами, вонзаться и проникать, все глубже и дальше… в тугое, влажное тепло…в того…
…единственного…
…разрывая и эту последнюю ниточку, что связывает его с прошлым… с нормальной жизнью…
А под руками гладкая кожа… он знает это тело, этот запах…
Он так часто видел сыновей без одежды, в одних только плавках, и без оных, но, никогда, никогда ранее…даже в страшном сне…Джон не мог предположить, что попадет в такую историю. Он никогда не был святым, но и грешником не был…
А в брюках уже тесно, эрекция достигла пика, доставляя боль, оттягивая его ширинку…
Взбудораженное сердце стало огромным и не помещается в груди.
Джон задыхается, потеет, голова идет кругом…
… эта тяжесть между ногами…
Огонь уже вовсю разлился в чреслах, желание затмило всё остальное.
…он обидит его... обидит… и этот кошмар тянет его в бездну отчаяния…
А демон все также шевелится у него внутри: он снова видит Сэмми, прижимающего его старшего сына к кровати, видит белозубую улыбку и запрокинутую в смехе голову сына, когда Сэм... Он застонал…
…Нет!...
А демон продолжает “играть” на томительном желании “выяснить” раз и навсегда: было ли то, что он видел чистой случайностью, или …
Винчестер неистово трясет головой.
Запертое в складках собственного подсознания, его «я» отчаянно метается, натыкаясь на острые углы чужеродного, враждебного разума. «Он» отчаянно сопротивляется, пытаясь скинуть себя с юношеского тела распростертого под ним. Но, Джон, тот чужой Джон, только сильнее наваливается на парня всем телом, умело вжимаясь напряженным пахом парнишке в бёдра. И это его руки опять задвигались, ослабляя верхнюю пуговицу брюк на мальчишке…расстегивая молнию, стаскивая джинсы вместе с бельем сыну на бёдра…
…смех …шепот-шепот-шепот…смех… и обрывки слов:
- Прекрати! Слышишь, хватит!
- Нет! Мало! Мы должны сломать его. Иначе ОН не сможет потеснить его душу. Ты же видела, он не пойдет на это добровольно, possessio - только тот, кто готов…
Джон рассеяно скользит взглядом по комнате: ОНИ ухмыляются, наблюдают.
Господи… in nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi…ab animabus ad imaginem…
Губы Мэг приоткрылись в чувственном наслаждении. Том смотрит молча, презрительно усмехаясь, а карлик, мясистое лицо которого раскраснелось и стало почти пунцовым, похотливо шарит глазами по телу его мальчика.
Тело сына под ним дрожит, а пальцы сжимаются в кулаки.
Временами он ощущает на себе ненавидящий взгляд Сэма: его глаза полны слез, а губы исступленно шепчут:
- Пожалуйста, не надо папа, пожалуйста!
Но: отец уж расстегивает ширинку на собственных штанах. Его возбужденный член дёргается, вырываясь из плена, и Джон слегка стонет от этого жуткого раздирающего желания. Бисеринки пота, собираются на переносице охотника и капают вниз, на обнаженную поясницу сына.
Первый толчок внутрь заканчивается неудачей еще при входе: слишком тесный для него, слишком узкий.
Похоже, сын никогда ранее не был раньше с мужчиной.
Зубы Дина сцепляются крепче - он отчаянно пытается сохранить самообладание… но, головка снова упирает в твердое колечко ануса, с напором проталкиваясь дальше. Слабое жжение, а затем резкая, раздирающая на части боль, режет парня изнутри, заставив рвануться ещё исступлённее. Дин всхлипывает, дыхание ускоряется до поверхностных, резких рывков - его тело инстинктивно сопротивляется вторжению, заставляя изгибаться в агонии и сыпать проклятьями, безуспешно пытаясь освободить запястья из веревок. А руки отца с силой разводят ягодицы, заставляя раскрыться еще, и еще, еще шире, пытаясь “облегчить” и проложить себе путь для следующей попытки. Джон снова пытается толкнуться внутрь, быстрее и глубже на этот раз ...
Но тело под ним сжимается, сопротивляясь, пытаясь остановить вторжение.
Это лишь на секунду останавливает насильника, еще мгновение, и вот он уже силой двинулся вперед, калеча и разрывая своего мальчика… Дина трясет, чудовищная боль вызывает протяжный стон, но отец продолжает. Боль заставляет парня отпрянуть, вжаться животом как можно сильнее в холодный пластик стола, но грубые руки давят на ягодицы, перемещаются на бедра и тянут его на себя…...
Сердце бьется тяжело и шумно… дыхание прерывается…кровь кипит в ушах, а тело дрожит мелкой дрожью грозя апокалептическим припадком…
- Прекрати! Ты убьешь его! Мы не узнаем где Кольт …
-… отстань … М…ль… ты слишком любишь людей…
…как темноволосый назвал эту сучку?... иврит или латынь… и эхо слов…
.....готов??? К чему готов???
Затуманенный разум заставляет тело двигаться все быстрее, резче, жестче, вколачиваясь в сына снова и снова, растягивая сфинктер, ощущая, как что-то рвётся внутри от давления и он толкается во что-то мягкое и липкое…
Отрезвление было холодным и непрошенным.
- Нет! – Слово истерично вылетает из уст младшего сына, эхом отбивается от стен комнаты, возвращаясь и закладывая уши, парализуя мозг и швыряя сознание в какой-то горячий липкий студень.
Словно холодной водой Винчестера окатило волной дрожи.
- Подонок! Я убью тебя! - слова прерываются судорожными рыданиями.
Полное осознание того, что он делает, бьет Джона изнутри. На миг демон отпускается, уступая место собственному «я», позволяя увидеть все своими глазами…
…член всухую пытается проложить себе путь, тараня, разрывая сына изнутри, снова и снова… проталкиваясь в него как можно глубже… на всю длину… темп ускоряется….еще….еще...еще…
Краем сознания, он” видит”, как, изнасилованный, в потеках крови, его ребенок со спущенными джинсами лежит, уткнувшись лицом в сцепленные пальцы..
Ему страшно…но взгляд упорно скользит вниз, лишь на секунду задержавшись на испачканных кровью ягодицах… на жидкой массе стекающей между ногами.. Смертельный холод, тот которой пробирает до кончиков пальцем упрямо подбирается к самому сердцу.
Финальный толчок и сперма брызгает, выстреливает из члена, заполняя тело под ним горячей жидкостью.
- Прекрати!
Это слово влетает как потусторонний предмет, как бумеранг, пущенной чьей-то крепкой рукой ему в голову.
Слишком поздно, слишком поздно…
Он причинил ему боль.
Дин выгнулся, почти соскользнув с его члена, он задыхается, пытаясь втянуть воздух в сокращающиеся лёгкие, дёргается, когда отец дотрагивается до его спины, и слабо пытается отстраниться.
Джон тупо смотрит на пятна крови на теле своего сына, на кровавые потеки на своем члене…
Это парализовало. Он не мог поверить.
- Я убью тебя!
О, да, Сэмми! Ты сможешь! Ты устал рисковать своей шеей в забытых богом вшивых дырах и не получать за это ровным счетом ничего, кроме одобрительного кивка. Слишком, ты слишком сильно любишь брата. Сильнее чем… чем Джон бы хотел… чем он смог бы хотеть… любовь делает тебя беззащитным…
Ты сможешь убить меня, ты сможешь это сделать! Тебе останется только нажать на курок. Он правильно воспитал своих мальчиков… правильно…ведь он… он не остановится… а ты не простишь…
Вина душит его… а он так хотел сказать Дину…
Нет, это не может быть правдой! Ну же Джон, очнись, приди в себя!
Инстинкт выживания сильнее всего на свете. Даже тогда когда разум уже сдался.
Как…что, что он сказал?…как назвал… Ман… Мэг…Мэль…имя всплывает, пронизывая череп острой нешуточной болью…Маэль… о господи…Маэль…
Плохо соображая от страха, обессиленный, Джон поднял голову. Его губы зашевелились, пытаясь произнести имя:
- Маэль… … Матиэль…
Запекшиеся губы шепчут, призывая и взывая.. Шепчут так истово, как только могут шептать, вырывая из собственной груди сердце…а тело предательски дрожит, бешено пытаясь снова ворваться внутрь сына…
увидеть тебя Матиэль… ut haec sancta communio non sit mihi reatus ad poenam…da nobis hodie… dлebita nostra……сделка…
Он слышит как сквозь пелену:
- Что он собирается сделать?
- Он собирается… Ах, ты черт!
Часть V.
читать дальшеПочему они заставляют его ждать?
Очень слабо, едва различая голоса, он слышал их несколько раз сквозь закрытую дверь. А потом весь мир для него провалился во тьму – он потерял сознание…
*******
Пот стекал струйками по всему его телу, пропитав рубашку, и от этого кровать под ним была такой же сырой, как та земляная дыра, заполненная грязью и дождевой водой, в которой он укрывался. Конечности казались тяжёлыми, а пальцы сводило судорогой. Он задыхался от гари и удушья, пока напалм разрывал зеленые джунгли, вокруг него, в клочья; от болей в простреленной руке, которые невозможно облегчить; от страшного зуда от укуса насекомых, от которого не избавиться, ни скрыться; от желания вскочить и броситься наутек…
…полуавтоматическая винтовка подпрыгивает в руке. Пустые гильзы сыпятся вниз…одна упала на руку, горячий металл обжег кожу, но он, не обращая на это внимания, продолжает жать на гашетку…
Он помнил, как молился Богу, чтобы взвод вернулся за ним. Но, кто-то там, наверху, по-своему бросил кости, поставив его судьбу на кон как разменную пешку в своей игре. Господь, должно быть, услышав его молитвы, рассмеялся и отвернулся от него, потому что настало время одиночества, и ожидания…
Отсвет горящего леса лижет стены.
Мальчики… где вы, чёрт возьми?
*******
Хлопнула входная дверь первой комнаты, и зашуршали бумажные пакеты - “кто-то” вернулся, принеся с собой завтрак…
- Поверь мне, пока он еще жив, - Мэг мнет “Ротманс” в пепельнице, презрительно смотрит на привязанного за запястья к койке человека: его губы обведены тонкой белой каймой агонии, а лицо восковое, как очищенная луковица. Челюсть пленник распухла, будто его методично дубасили ботинком именно в это место. Кажется, что Винчестер жадно слушает, пытаясь понять, как выиграть время.
- За кого ты меня принимаешь? - донеслось из какой-то квартиры напротив.
Лицо Мэг исказилось странной гримасой. Этот отель никогда ей не нравился: треть здешних обитателей вообще не знали что такое тишина: лай собак, хотя в отеле вряд ли позволялось держать псин; шум от вечно переставляемой над головами мебели; звон посуды; стук инструментов и то, что раздражало ее сильнее всего, - детский смех. Но этим отель был и хорош - за шумом и гамом, не слышны вопли и стоны охотников, которых они волокли сюда.
- Сигареты тебя доконают, - Том отхлебнул из пластикового стаканчика и поморщился: содержимое его совсем остыло.
- Ты никогда не упускаешь случая напомнить мне об этом, - огрызнулась Мэг.
- Если и есть в этом мире кто-то, кого я ненавижу, - так это заядлые курильщики, – отрезал Том и… потянулся за лежавшими на столе сигаретами. Выдохнул дым в сторону девушки:
- Он может соврать, я бы не сказал, что мы успели с ним подружиться, и говорить правду он нам на Библии не клялся.
Кровать скрипнула – Мэг встала, подошла к окну и отодвинула штору, впуская в комнату немного света.
Черт… Каждый раз одно и тоже. Под какой «несчастливой звездой» она «рождена», что ей предначертано постоянно его “слушать/ся”? Спросить, что было обещано этому Сатаной, за что тот предал Рай, она не решается, не осмеливаясь извлечь “все” на поверхность, хотя очень и хочется.
Снова послышался грохот, словно в комнате наверху с силой опустили на стол кулак…
Выдохнув, Мэг отступил от окна:
- Не думаю, что бы в таком состоянии его хватило бы на изворотливую ложь. Ты хорошо разбираешься в святых, а я в грешниках. Прошу тебя, дай мне попробовать.
- Лживость заложена в природе некоторых людей, а он смышленый сукин сын. Как думаешь, он догадался?
Человек на койке задрожал, плотно закрыв глаза; потряс головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от заслонивших реальность образов: прошлое и настоящее мешаются в кучу, словно картинки, нарисованные неисчезающими чернилами, превращаясь в более глубокую, более ужасающую пытку, чем та которую они смогли для него выдумать…
*********
….свист падающего снаряда и тишина…
…он сразу узнал эти голоса, принадлежавшие вьетконговским офицерам… Они появились в поле его зрения, обходя стороной изуродованные напалмом тела лейтенанта Джекобсона, связиста Викерсмена. В свете пылающих джунглей один из «чарли» останавливается, носком ботинка откидывая со своего пути оторванную кисть рядового Джейсона Рида, и очень медленно поворачивает голову в сторону убежища американца: его глаза бесцветны, наполненные белесой жидкостью. Невидящие, пустые, они просверливают душу Джона как шрапнель и выворачивают Винчестера изнутри - это мертвое, родное лицо ухмыляется. Огонь потрескивает сзади него и очертания скул еще сильнее видны в отблесках пламени, подчеркивая темные провалы глазниц и зубы, испачканные могильной землей…
Дин…его мальчик…
"Ты сделал это", говорит сын шепотом…
Это… это ад?
Чувство чудовищной, непоправимой ошибки, совершённой только что растет, распирая горло и голову, душа его, так, что он не смог бы закричать, даже если бы захотел. А если и смог бы, то это ничего бы не изменило – поздно - эта мысль колотится в висках, вызывая панику и смятение, поздно.
Теперь уже поздно.
Мысль о том, что придется выносить это вечно, приводит Винчестера в ужас. И это хуже, чем ждать пока упадет следующий снаряд.
Джон попытался повернуться, чтобы окликнуть сына, но прежде чем он смог это сделать, ему на голову набросили пропахший затхлостью брезент. Пытаясь освободиться, он услышал топот сразу нескольких пар ног. На голову и ребра обрушились удары невидимых кулаков…
Он попытался бежать, но сзади кто-то пнул его ногой. Споткнувшись, о волочившийся по земле край брезента, Джон растянулся я на мокрой земле...
******
С разбитых губ раздался стон…
Галлюцинации, заполняющие пустоту перед полуоткрытыми глазами, которые невозможно сфокусировать. Страх... Отчаянный панический страх. Горло горит от жажды, тело кричит от боли, мозг бессильно мечется.
Неужели, он все-таки сделал это? - Это сводит Джона с ума.
Это реальность? - От осознания поступка он заходится в вопле, но крик беззвучный и только эхом бесконечно отдается в длинных темных коридорах его души. Перед глазами все расплывается. Когда прекратится боль? Когда заполнится пустота? Надежда, что этого всего лишь марево, сон, пытается уцепиться за краешек мысли и удержаться на качелях подсознания.
Он мог представить себе многое… искусству обмана и изворотливости с демонами он научился у демонов так же, как когда-то же у них научился быть жестким и жестоким, ничего не прощающим и не забывающим. Но вот это…
Откуда? Откуда это стало известно?
????
Они не оставили ему ни единого шанса. И это было унизительно и больно, это чувство липло к коже.
Конечно, у него были грешки.
Грешки, о которых он хотел бы не вспоминать, а вспоминая, ощущал, как яркий румянец стыда, подобно девственнику на первом свидании, исподволь заливает скулы: малолетние проститутки, демоны, нелюди, и пр., пр., пр.
Эти воспоминания невозможно стереть, или вытравить из памяти.
А оправдание?
Оправдание находилось сразу: это жизнь сделал его таким.
Ложь, все ложь.
За этим ни черта не стояло - только острая жгучая похоть, как всегда говорил ему кто-то, сидящий глубоко у него внутри…
????
Его вдруг затошнило, так сильно, что он задохнулся от внезапно нахлынувшего на него ужаса. Что бы он ни сделал сейчас и не собирался сделать снова, этого совершенно точно нельзя было допустить. Потому что если его догадка была правильной, у него есть только один шанс и стоило не пропустить и воспользоваться им сполна. Иначе, это тьма, беспроглядный мрак, вечный туман, сквозь который не пробиться, как ни старайся, поглотит его целиком.
Он переступил черту…
…. в ту самую минуту, когда Дин корчился под ним, а тот, кто вкладывал или, может, просто вытаскивал эту грязь из самых потаённых глубин его сознания, в которых они благополучно дремали до поры до времени, наслаждался, снова и снова вбиваясь в податливое тело так сильно, что в глазах темнело...
И только одно и обнадёживало - Дин смог бы простить его. Вот только Джон не смог бы простить себя сам…
Он хорошо помнил тот момент, когда решил на себе попробовать то, чем, как он был, или (все-таки не был?) уверен, занимаются его сыновья…
***********
@темы: angst, слэш, винцест, Dean Winchester, Sam Winchester, angel, Михаил, Slash, ангел, Мои произведения., action, Азазель, drama, Уриель, Бобби Сингео, Мэг Мастерс, Дин Винчестер, romantic, Сэм Винчестер, ангст, Castiel, демон, СПН, Кастиэль, Джон Винчестер, John Winchester
Хиатус в показе нашего любимого сериала в самом разгаре, а новости не перестают поступать к нам из-за океана. 
